Бальзам Авиценны
Шрифт:
Ибн-Ирак отшатнулся, словно получил сильный улар в грудь. Колени его подогнулись, и он пал ниц перед владыкой.
– Смилуйся, повелитель! Шариат под страхом смерти запрещает изображать живое, тем более - лицо человека!
– Встань!
– приказал Гассан.
– Иди исполнять волю Великого султана! Да не вздумай болтать! А твои грехи я приму на себя. Портрет принесешь сюда, но никому его не показывай. И поспеши: до утра осталось не так много времени.
Старик отпустил ученого и обернулся к султану, стараясь
– Ты ловко все придумал.
– Махмуд поднял воспаленные глаза на Гассана.
– Но что толку разыскать Ибн-Сину и привезти его в Газни, если он не пожелает применить к нам свое искусство. Ведь если Ибн-Сина не захочет меня лечить, его не заставят это сделать ни меч, ни огонь!
– Ты, как всегда, прав, государь, - хитро улыбнулся визирь.
– Но есть не менее сильное средство - слово!
– Не смеши, - фыркнул султан.
– Разве может пустая болтовня заставить человека что-то сделать?
– Вспомни, повелитель, не мое ли слово заставило тебя нарушить закон шариата?
– Ты змей, Гассан! Но послушает ли тебя Ибн-Сина?
– Он послушает своего собрата, - убежденно счистил Гассан.
– Его имя Фарух.
– Твой... отравитель?
– Махмуд рассмеялся.
– Яд - тоже лекарство, - возразил старик.
– Владеть им - большое искусство!
– Ну да, как же. Очень большое. Скольких оно уже вылечило от всех недугов... и отправило в рай!
– Но ты успокоил им свою боль, государь!
– Что? Ты дал мне яд?!
– Махмуд резко вскочил и схватил визиря за горло.
Старик вцепился в пальцы султана, стальным ошейником сомкнувшиеся на шее, и судорожно пытался разжать их. Чувствуя, как мутится рассудок. Гассан прохрипел:
– Я тоже пил из чаши...
Махмуд немного ослабил хватку, потом отпустил визиря и снова улегся на подушки: какая разница, когда умереть - часом позже или раньше. А боль, похоже, действительно ушла. Но даром такие вещи Гассану не пройдут. Лукавый раб!
– Говорят, ты купил этого Фаруха?
– как ни в чем не бывало лениво поинтересовался султан.
– Разве он грек?
Визирь растирал морщинистую шею. Вот какова благодарность владыки: ты печешься о его благе, а он походя готов придушить тебя! Однако сколько еще силы таится в измученном болезнью теле Махмуда! Силы нечеловеческой, яростной, злой!
– Он сам не знает, кто он, - хрипло ответил Гассан.
– Мальчишкой его взяли в плен на греческом корабле. Приняв ислам,
– Ясно. Ты дождался оскопления и купил его жизнь, - прервал визиря султан.
– Не в твоем ли гареме его поймали?
– Не помню, государь.
– Темное, как сушеная айва, личико Гассана сморщилось а подобострастной улыбке.
– Кисмет, судьба!
– Ладно, - усмехнулся Махмуд.
– Мы хотим взглянуть на него.
Старик снова хлопнул в ладоши.
Вскоре стражники ввели в покои высокого худого человека в темных одеждах. Властелин долго разглядывал его и, наконец, спросил, тяжело роняя слова:
– Тебе известно, чего мы хотим?
Скопец молча поклонился, скрестил руки на груди и застыл, как изваяние.
– Если ты все исполнишь, мы приблизим тебя к трону.
– Легкая улыбка скользнула по губам султана.
– После смерти Гассана - да продлит Аллах его годы!
– ты займешь место рядом со мной. Пока же будешь готовить питье для снятия болей.
Махмуд снял с пальца перстень и бросил Фаруху. Тот ловко поймал его и почтительно поцеловал вырезанную на камне личную печать государя.
– Покажешь страже и тебя пропустят ко мне. А сейчас я хочу отдохнуть...
***
Гассан медленно шел сумрачными дворцовыми переходами, опираясь на плечо Фаруха. Когда они оказались одни в длинном коридоре, визирь тихо спросил:
– Теперь ты понимаешь все величие этого человека?
– Да, - глухо ответил скопец.
– Он повелевает - и все приходит в движение.
Старик выпустил его плечо и затрясся от беззвучного смеха, держась руками за живот. Наконец, он успокоился и вытер выступившие на глазах слезы.
– Ты глупец, Фарух! Султан, да простит меня Аллах, ничто! Истинно велик Ибн-Сина! Султан обратится в пыль, а Ибн-Сина будет жить вечно!
– Он действительно владеет тайной бессмертия?
– Глаза скопца заблестели.
– Это не важно.
– Гассан пренебрежительно отмахнулся.
– В памяти людей останется Ибн-Сина, а не Махмуд Газневи. Потомки благословят имя врачевателя, а не имя властелина!
– Но ведает ли Ибн-Сина тайну телесного бессмертия?
– Не знаю, - буркнул визирь.
Перед сном Фарух, как всегда, принес ему лекарство: при перемене погоды старика мучили боли в суставах. По обычаю, он отпил глоток и протянул чашу Гассану. В слабом свете коптящих светильников подслеповатые глаза визиря не заметили, как из-под ногтя Фаруха упала в чашу маленькая темная крупинка, похожая на маковое зернышко...
Прошел месяц. Визирь медленно шел длинным переходом султанского дворца в Газни. Стража почтительно приветствовала его и пропустила в покои повелителя. Тот едва сдерживал нетерпение: