Бандерлог, или Барьер для силы
Шрифт:
Только вот воином я была плохим. Совсем никудышным. Неопытным. Даже не подумала, что в атриум вломились не все чудики. Один оставался за дверью. И когда я облегченно выдохнула, в воздухе мелькнул еще один жгут, обвивший мою руку. Резкий рывок, и я с диким воплем боли, упала лицом на стол.
«Дом, отмени лассо!»
Увы, Дом этого сделать не смог.
Рука была вывернута и болела так, что у меня из глаз брызнули слезы.
В атриум влетел Бандерлог и тут же, со всей дури, врезался в стоящий
Напавший на меня чудик еще раз рванул лассо и моя рука вылетела из сустава. Громко заорав от боли, я перелетела через стол, рухнула на пол и отключилась.
Бракованный ликтор
Солнышко светит в окно. Пододеяльник с морскими волнами, на которых резвятся дельфины. Только сейчас вспомнила, что такой пододеяльник был у меня в детстве.
Рука, спина и нога обмотаны тряпками, пропитанными какой-то остро пахнущей желто-коричневой мазью. Они мешают мне пошевелиться, держат, как гипс.
Так. Начинаем разбор полетов. Я — ликтор Рубежа. Отлично! Дом выполняет мои желания в области материальных вещей. Шикарно! Жаль только, что еду и сигареты он не «производит». Кормит меня домовик Уюн. Восхитительно!
Прожив на свете двадцать пять с половиной лет, избавившись от юношеской восторженности и агрессивного желания изменить мир, познав нудные тяготы домашнего труда, я теперь вполне могла оценить прелесть такого положения. Ура, быть ликтором мне нравится.
Поехали дальше. Почему же я лежу тут, замотанная в дурно пахнущие тряпки? Не могу не только встать, но даже пошевелиться, разве что голову с подушки чуть приподнимаю.
— Уюн! — тихонько зову я, осознав, что во рту пересохло, а губы потрескались.
Дверь приоткрывается и в комнату заглядывает домовик.
— Светлого дня, мия Юнта!
— Светлого… Уюн, дай мне воды … — хрипло сиплю я.
— Мия Юнта, знахарь запретил давать еду и воду пока он снова не придет.
— Ну, глоточек… все пересохло.
Домовик убегает, но вскоре возвращается. В руках плошка с водой и тряпочка.
— Обтереть он не запрещал…
Из-под кровати Уюн вытаскивает скамеечку, забирается на нее и осторожно смачивает губы, вытирает лицо.
— Ничего не помню… Спасибо, Уюн… А когда придет врач… знахарь?
— Скоро, через стей…
— Что это «стей».
— Мия Юнта, у них другое время, не как у тебя. На Угайнике в сутках десять стеев. Через один стей он придет.
— Ох… не соображу…
— Я слышал, как мия Аунигара говорила одному путешественнику, что один стей равен ста сорока четырем минутам или двум часам двадцати четырем минутам. Не знаю, поможет ли тебе эта информация, но знахарь Инзц говорил, что мне нужно отвечать на все твои вопросы, чтобы ты не волновалась.
Пожалуй, Уюн переоценил
Уф. Вот какая я молодец. Хорошая девочка, Юнта.
— А что со мной случилось? — облизывая губы сухим языком, спросила я.
— Ты не помнишь? Это хорошо, знахарь Инзц говорил, что ты можешь не помнить событий последних дней, и это будет хорошо. Хорошо, что ты не помнишь, не нужно вспоминать.
— Я так не могу, Уюн… Я хочу знать!
— Прости, мия Юнта, я не могу.
Разговор зашел в тупик. Уюн не хотел говорить то, о чем мне хотелось узнать. А я не знала, что еще ему сказать.
— Кушать хочется. И пить, — жалобно пожаловалась я.
— Это очень хорошо, мия Юнта, знахарь Инзц сказал, что если ты захочешь есть и пить, значит, хорошо, ты выздоравливаешь.
— А поить и кормить запретил? — удивилась я.
— Да. Запретил. Потому что только он знает, что пойдет тебе на пользу, а что навредит. Не волнуйся, он скажет, что можно есть, он знает.
— Я знаю. Чай мне не навредит. И мой геркулес.
— Нельзя, прости, мия Юнта, — домовик был безутешен, но тверд.
Уюн ушел.
Интересно, стоит чего-то захотеть, так все другие желания вылетают из головы. Сейчас я испытывала такие муки жажды и голода, что все остальные вопросы меня не волновали.
Нет, так не пойдет. Это невыносимо. Срочно нужно придумать какой-нибудь другой вопрос. Или желание. Вот, например, лежу я тут… дельфины резвятся… Детство… да, я тогда болела гриппом. И тоже лежала под таким же одеялом… Только пить и есть мне никто не запрещал — сама не хотела. Вот же дура была! На табуретке рядом с кроватью стояла чашка чаю и вазочка с малиновым вареньем. А я не ела… не пила…
Облизнув сухие губы сухим языком я застонала. Что же такое делается, только о еде и думаю!
Пойдем другим путем.
Ликтор Рубежа. Что это значит? Кроме дома-трансформера и деловитого домовика-кормильца? Ээээ… Еще же кто-то был… Ну конечно! Ворон Кирс!
— Гуру Кирс!
Он не прилетел. Наверное губы слиплись так, что уже ничего и сказать не могу?
— Уюн!
— Ты звала меня, мия Юнта?
— Да… Можешь позвать Кирса?
— Сюда? Позвать Кирса сюда?
— Да…
— Мия Юнта, это невозможно, никак не возможно! — в голосе домовика послышались уже знакомые мне нотки старательно сдерживаемого изумления.