Бангкок-8

Бердетт Джон

— Спасибо за… allai… как это будет?

— Деньги.

— Спасибо за деньги. Спасибо за деньги, дорогой.

Смешки.

Агент ФБР уже вернулась в участок. Она овладела искусством поездок на мототакси и умудрилась прибыть из посольства невредимой. Под горящим взором Монитора мы сравнили снимок голой Глэдис Пирсон со снимком голой Фатимы. Джонсон объяснила, что убитая часто пользовалась подобными фотографиями в качестве рекламы. Мы положили снимки рядом, накрыли листом бумаги непохожие лица и переглянулись.

— Один к одному, — прокомментировал Монитор. — Одинаковое тело. Даже одна и та же штуковина в пупке.

Джонсон

достала еще одну посмертную фотографию Глэдис. Жертва лежала на животе на столе похоронщика. Глаза Монитора по-прежнему горели. Я отвернулся.

— По вашей теории, ее избивали, когда он совершал с ней половой акт. В таком случае кнут должен быть очень длинным.

— Мы провели множество экспериментов. Вы совершенно правы: кнут не мог быть меньше шести футов. Мы решили, что у него был помощник.

— Помощник? — охнул я.

— Люди такого рода всегда находятся. И не только мужчины, но и женщины. К тому же не забывайте, насколько богат ювелир. Вы заметили, как близко легли друг к другу борозды? Кто бы это ни был, человек умел обращаться с кнутом. Когда я рассматриваю эту фотографию, мне вспоминается маркиз де Сад со своим слугой. — Джонс вытащила еще одну фотографию — теперь Пирсон лежала на спине.

— Груди тоже?

— Да. Вы не отошлете этого урода с каким-нибудь поручением, а то я его пришибу?

— Принесите нам кофе, — попросил я Монитора.

Глава 40

Мы настолько привыкли ездить вместе на заднем сиденье нанятой Джонс машины, что это стало эквивалентом совместному проведению времени перед телевизором. От флирта мы перешли к половой терпимости без намека на секс, и я решил, что таким и должен быть постиндустриальный роман. Этой мысли нисколько не противоречил сидящий на переднем сиденье Монитор. Он время от времени просил остановиться у продовольственных прилавков, покупал толстые свиные сосиски и с удовольствием жевал. Этот человек был словно порождение ночного кошмара, низвергнутое откуда-то, а не зачатое человеком.

— Если я правильно поняла цель нашей поездки в Паттайю, то интересно, как вам удастся избавиться от Монитора? — прошептала мне на ухо Джонс.

— У меня есть план.

— Догадываюсь. — Она зевнула. — Так что он собой представляет, этот Ямской? Еще один бандит с татуировкой на лбу и прайс-листом, в котором в числе прочего значится оружейный плутоний?

— Не совсем.

Паттайя — прибрежный курорт, до которого час езды от Крунгтепа, если нет автомобильных заторов. И еще это место, где индустрия проявляет себя во всем блеске, — Индустрия с большой буквы. Джонс открыла путеводитель «Одинокая планета» и прочитала:

— «Оборот от секс-индустрии почти вдвое превышает государственный годовой бюджет Таиланда. Примерно 2,5 % занятых в этой отрасли работают в барах, еще 1,3 % — в массажных салонах. А остальные 92,6 % — в кафе, закусочных и публичных домах, редко посещаемых клиентами нетайского происхождения. Таким образом, большая часть секс-индустрии остается скрытой от глаз иностранцев, и считается, что перераспределение средств от иностранцев к тайцам составляет менее пяти процентов дохода отрасли».

Кимберли закрыла книгу и посмотрела на меня с выражением, которое я еще ни разу не видел. Неужели смирение?

— Проституция никогда не была моим коньком. Разумеется,

я изучала законодательные основы этого явления, знаю, как в Штатах обойтись на улице с проституткой, знакома с мельчайшими деталями карьеры Глэдис Пирсон, но никогда не рассматривала проблему с социологической точки зрения. В вашей стране это настоящий феномен — не представляю, знала ли история подобный размах. Вероятно, в его основе очень сложные социальные корни. Я вам не говорила: когда я ходила на площадь Нана, то видела молодого американца лет двадцати с небольшим, очень симпатичного, душка да и только, но без обеих рук — потерял в аварии. Однако девушки обращались с ним, как со всеми остальными. И в их поведении не было ничего напускного. Они интересовались, как он лишился рук, играли с культями; нарушая все правила приличия, ощупывали и спрашивали, не желает ли он пригласить их в гостиницу. Парень лыбился как кот, а на глазах блестели слезы. Не надо глубоко разбираться в психологии, чтобы понять, что творилось в его голове. Пришлось пересечь полмира, чтобы попасть в такое место, где к тебе относятся как к нормальному человеку. Я не заметила в девушках ни капли отвращения, ни намека на снисходительность. Похоже, в вашей стране иначе, чем у нас, относятся к физическим изъянам. Это были молодые, красивые, хорошо сложенные женщины, но они и глазом не моргнули.

Я не знал, что ответить на ее рассуждения, хотя время от времени нам приходится слышать такие вещи. Люди с ампутированными конечностями — частые гости на площади Нана. И не только увечные. Низкорослые мужчины, считающиеся коротышками в своих основанных на культуре нарциссизма обществах, нарасхват у наших женщин (которые не выше их, а иногда даже ниже). Хронический алкоголизм в твоей стране, фаранг, считается чуть ли не проказой, а у нас — легким недомоганием, о котором даже упоминать не стоит. Торчащие зубы, вставная челюсть, седина, лысина, изуродованные ноги — все принимается нашей Восточной Демократией Плоти.

*

Когда мы въезжали на окраину Паттайи, разговор принял неожиданный оборот. Джонс накрыла мою руку ладонью. Но это был не флирт, скорее — проявление симпатии, простой жест, даже сожаление.

— Сончай, мне кажется, я разобралась в деле. Не до такой степени, как вы, но разобралась. Скажите, что вы от меня ждете в связи с тем, что должно произойти дальше? Я думаю, это справедливо. Я размышляла о деле, о вас и о Таиланде, и я до сих пор здесь. Не убралась восвояси, не стала жаловаться на вас директору ФБР, не застрелила и даже ни разу не ударила вас. Я по-прежнему с вами. Но если вы хотите, чтобы я оставалась рядом, вам надо быть со мной откровенным.

— Вы знаете, кто это сделал?

— Да.

— В таком случае должны понимать, что она невиновна с человеческой точки зрения.

— Но не с точки зрения закона.

— Я говорю о личной морали.

— Вот ее-то в академии нас учили не принимать во внимание. Мы называем это игрой воображения. Мораль исключается. Только закон имеет значение.

— Культурный шок. Только игра воображения имеет значение. Даже презираемый вами Викорн обладает строгой моралью, от которой никогда не отступит. Он водил меня в перестрелки, где легко мог погибнуть сам. Он храбрый вождь. Можно считать его динозавром, но есть причины, которые заставляют нас его любить. Мы не жалуем трусов.