Банк
Шрифт:
— Бывай, — согласился Забелин. — Я пока здесь побуду. Но если через час мне не сообщат, я для начала к вам спущусь. А потом… в общем, отсюда в Шереметьево.
Баландин развернулся, уперся взглядом в тихонько поднявшегося метрдотеля.
— Тебе чего здесь?!
— Там… гости нервничают, — растерялся старик.
— Пошел. Скажи — иду.
— А мне — кофе, плиз, — попросил беззаботно развалившийся на диване Забелин. — Если не трудно, конечно… И Яну чтоб завтра же забрал, — добил он.
— Плохо ты кончишь, Палыч, — заверил Баландин.
В ответ Забелин растекся в обаятельной,
Прошло сорок минут, когда раздался зуммер мобильного телефона.
— Алешенька! — услышал он радостный голос Наташи и тотчас понял — сработало. — Тут Максим вырывает. Ну, я сама бы…
— Стар! Ты слышишь? — трубкой опять овладел сильнейший. — Только не падай там — сдался Белковский. Только что позвонил. Полная виктория! Вот так. Пока ты там груши околачиваешь, я подработал. Цени!
— Ценю!
— Алешенька! — Это опять была Наталья. — Я так за нас рада. Это так здорово. Но ты бы слышал — Максим разговаривал ну как король. Я даже боялась, что Белковский трубку бросит. Но ничего!.. Да, ты не забыл насчет вечера?
— Помню, помню, — погрустнел Забелин. — Жду у входа.
Зажатый меж неестественно оживленными любовниками Забелин терпеливо скучал под грохочущий на сцене симфонический оркестр. Потом, поняв, что несколько часов этого времяпрепровождения ему не выдержать, взял программку и принялся развлекаться, пытаясь разобраться, чем отличаются друг от друга бесчисленные тромбоны, валторны, габои.
Из транса его вывел Максим, энергично ткнувший приятеля локтем.
— Полагаешь, в буфет пора? — по-своему понял жест обнадеженный Забелин. Но, посмотрев в направлении, куда указывал Максим, замер в изумлении.
Двумя рядами ниже, чуть в стороне, рядом с полной женщиной находился — ошибки быть не могло — Жукович. Нельзя было сказать, что он сидел рядом. С отсутствующим, благодатным каким-то лицом он подался вперед, привстав над сиденьем. Губы его были в движении. Исполнялся «Полет шмеля», и Жукович летал вместе со шмелем, двигая вслед ему головой и руками, губами воспроизводя звуки музыки. Соседка, несомненно жена, с трудом удерживала его руку в своей ладошке, привычно успокоительно поглаживая. Когда оркестр замолк, Жукович с утомленным видом откинулся в кресле.
— Никогда бы не подумал, — признал Забелин. Развязный, хамоватый Жукович и — восторженный меломан, которого он увидел. Это не мог быть один человек. Но это был он.
— Как говорится, на ловца и зверь… — Едва дождавшись перерыва, Забелин стремительно поднялся, стремясь не упустить Жуковича из виду. Но в сутолоке выхода упустил-таки и нашел лишь когда прозвучал второй звонок и Максим с Натальей, обозленные бездарно проведенным антрактом, едва волоклись следом. Нашел в самом уголке, среди группки людей, столпившихся подле служительницы зала, которая, прохаживаясь вдоль старых фотографий, рассказывала что-то о Чайковском. Жукович навис рядом, благоговейно внимая.
— Олег! — позвал Забелин.
Тот удивленно оглянулся.
— Здравствуй, Олег. — Забелин проигнорировал негодующие взгляды. — Может, отойдем?
— А мне и здесь хорошо. Говори.
— Да. Мир и впрямь тесен. Не ждал.
— Вижу.
— Я хотел сказать. Тут такое дело вскрылось. В общем, виноват я перед тобой, Олег. Нашли мы виновных. Получается, подставили тебя тогда. Но и ты хорош — тоже толстовец нашелся. Не погнушался бы объясниться, давно бы разобрались.
Собравшиеся, перед тем недовольные, теперь заинтересованно ждали продолжения.
— Вот видишь, видишь, — обрадованно затеребила Жуковича жена. — Я же говорила — все разъяснится. Не может не раскрыться. Просто ошиблись люди.
— Ошибочка вышла, — прошипел Жукович. — По суставам-то по моим. По нерву! Как тогда, в восьмидесятых.
— Только не нервничай! — вскрикнула успокоительно жена.
— Подлесного выпер?
— Нет. Нужен он. Дело — оно наших с тобой амбиций важней.
— Вот как?! Стало быть, ошибочка опять?! — Жукович вырвался из слабых женских рук. — Суки! Суки вы все гэбэшные! Какие были, такие остались! Поглотители херовы! — не модулируя больше голос, закричал он.
Заинтригованная было толпа меломанов при первых признаках бузы брызнула врассыпную.
Лишь утонченный экскурсовод оставалась на месте, восторженно впитывая в себя редкий в ее жизни скандал.
— Ну, чего пылить-то, мужик? — вмешался Максим. — Жизнь ведь. Давай встретимся, спокойно поговорим.
— Встретиться? Ишь — встретиться! Я встречусь. Я с вами в другом месте встречусь. В суде! — увлекаемый женой, не унимался Жукович. — И денежки, что мне причитаются, до копеечки выплатите. До центика!
— Заплачу, — тихо подтвердил обескураженный Забелин.
Он встретился с требовательными глазами экскурсовода и почему-то ей пообещал:
— За все заплачу!
И женщина согласно закивала.
— Еще с Мельгуновым объясняться, — тоскливо, прижав обмершую Наталью, припомнил Максим. — Эк как все зашкалило.
Глава 10
Дефолт
…И грянул дефолт. Что-то давно носилось в вялом от жары воздухе. Кем-то предугадывалось, другими предчувствовалось, большинством — ощущалось как неизбежность прихода грозы в парящее небо. Но жара стояла столь давно и с ней так свыклись, что надеялись, может, само рассосется. Не должно бы, конечно. Однако вдруг. Но грянуло разом. Без всяких загульных, намекающих кучевок.
Семнадцатого августа 1998 года премьер-министр России объявил о «реструктуризации долгов по государственным казначейским обязательствам». Диковинная эта фраза была расшифрована просто и без затей — «всем, кому должно, государство простило».
С утра Забелину позвонил кипящий возмущением Максим.
— Стар, ну ты скажи — разве не твари? Вот чего более всего боялся, когда сюда ехал, то и сотворили. Что же теперь делать станем? — волнение, которое он безуспешно пытался подавить, прорывалось в каждой нотке. Почувствовал это и сам Максим. — Извини, но так взвинтился. Немалую все-таки работу провернули. Мне тут позвонили — биржа парализована, авиакомпании захлебнулись заказами — все «портфельщики» рванули в Шереметьево. Ты хоть понимаешь, что здесь через пару недель будет? Пустыня. Что молчишь? Послушал бы, как наши старики костерят.