Банка для пауков
Шрифт:
Беда с этим Тенгизом — младшим представителем фамилии Марагулия. Вообще-то он нравился Валико. Учитывая скорость, с которой Тенгиз гонял по городу на своем джипе, было неудивительно, что он был частым гостем в автосервисе у Тамаза. Там он познакомился с Валико, они подружились на почве общей любви к красивым автомобилям и гонкам Формулы-1. Тенгиз был быстрым и резким в движениях, остроумным и веселым парнишкой. Но бывал и шальным, и просто безответственным. В свои двадцать пять лет мог быть и посерьезнее и не допускать глупых выходок, подобных этой. Впрочем, в горах, где женились в пятнадцать лет, спрос по полной программе шел уже с тринадцати.
К сегодняшнему мероприятию Валико отнесся с крайней серьезностью — в немалой степени оттого, что обставлено оно было с куда большей таинственностью чем все прочие, какие ему доводилось выполнять. Ему вместе с Тенгизом было поручено
Так что, возможно, девушка была частью какого-то общего плана… Теперь она закричала отрывисто, тонко-тонко и часто. Лоб Валико покрылся испариной. Он выругался. Ни для чего. Просто так. Этот Тенгиз — богатенький наследник семейного дельца — мог позволить себе выкинуть сто баксов на эту шлюшку. Да и не на шлюшку. Он мог снять себе любую красотку в ночном клубе, даже стриптизершу, даже фотомодель. Мог напоить ее коктейлем по пятьдесят баксов за стакан, а потом укатить с ней на своем джипе «сузуки-самурай», и оттрахать ее прямо там, или в гостинице, или в своей изолированной квартире (подаренной папочкой к совершеннолетию) в свое удовольствие. Или увезти куда-нибудь в сауну и там ее… Валико скрипнул зубами. Черт бы побрал этих проклятых мегрелов — Марагулия, Цурцумия, Гогия, Берия, Шмерия… Из-за них нет жизни настоящим грузинам, фамилия которых кончается на «швили» или на «дзе». Вот как у него. Впрочем, в глубине души Валико прекрасно осознавал, что все дело было не в том, кто человек по нации — мегрел, сван или там пусть даже осетин, а в том, что у него за душой. За душой у отца Тенгиза, почтенного Вано Марагулия была жизнь, полная страданий и приключений, и несгибаемый, кремню подобный характер.
Тот же день. Балашиха. Дворец Молодежи. 22:15
Гуляние продолжалось вторые сутки и обещало продлиться еще на неделю. Для празднования шестидесятилетнего юбилея «вора в законе», профессионального налетчика и главы столичной наркомафии был арендован недавно отстроенный спортивно-оздоровительный Дворец молодежи. Столы были поставлены вокруг главной спортивной арены, а в центре ее был устроен невысокий подиум для поющих, танцующих и выступающих.
Сейчас популярный телеведущий объявил выступление Миши Голубинского. На сцену под бурю аплодисментов вышел небритый толстячок и проникновенно запел про «мальчиков-налетчиков». Незатейливый мотивчик был аранжирован и саккомпанирован Большим оркестром государственного радио и телевидения.
Благообразный седоусый мужчина в папахе и бурке, сидевший в центре стола, одобрительно закивал головой, услышав знакомые куплеты. Этот день был днем его триумфа, покоренная столица наконец-то легла в его постель и услужливо раздвинула ляжки.
Недавно отпел Детский хор имени-кого-то-там, телевизионщики снимали юбиляра полдня, он дал пять или шесть интервью, был награжден памятной медалью и дипломом от Госкомитета по физкультуре и спорту (за щедрое спонсирование недавно прошедшей Общегородской спартакиады), наконец, как вершину триумфа, ему принесли номер самой желтой их всех возможных газетенок, в котором его на всю страну поздравляли со славным юбилеем. Все бы хорошо, если бы так часто не повторяли его старую, уже полузабытую кликуху, так, не кликуху даже, а скорее указание на место рождения — Вано Батумский. Или просто Батум. Он уже устал объяснять этим репортерам, что ничего криминального в этом нет, что это просто так говорят у них в Грузии, указание на место рождения — нечто вроде фамилии. Это даже не совсем слово «Батум», сколько русифицированное слово «батоно» — что-то вроде «господина». Так в Грузии обращаются к старшему, уважаемому человеку. А эти дурачки все — «вы полагаете, что центризбирком вас пропустит на выборы в Государственную Думу?
— А почему бы и нет? — пожимал плечами «батоно Вано».
— Но
— Уважаемая, — елейным голосом отвечал ей «батоно Вано», — я и сам знаю, что я сидел, и из этого никакой тайны не делаю. А вы спросите — за что сидел? И я вам с гордостью отвечу — за «незаконную предпринимательскую деятельность». «Незаконную» в то время в СССР, и законную во всем остальном мире. Другими словами «за торговлю валютой», то есть за то «преступление», каким уже десять лет занимаются все банки нашей страны. И кроме меня в той же стране и в той же тюрьме сидели и другие вполне уважаемые люди — некоторые из них вообще стали губернаторами. А я, кроме того, как вам известно, не только отсидел весь срок, но еще и был амнистирован после отсидки. Так что чаяния и страдания простого народа я знаю не понаслышке… (последнюю фразу он зазубрил с подачи своего имиджмейкера, и вворачивал ее теперь где надо и где не надо в предвыборных своих речах).
На самом деле батоно Вано несколько лукавил в своих ответах. Сел он не столько за валюту, сколько за то, что со своими «орлами» контролировал сбыт и торговый оборот всех незаконных валютчиков в столице. В те годы московская фарца вызубрила одно твердое правило: хочешь промышлять валютой или шмотками — отстегни долю Батуму, и торгуй хоть у «Метрополя», хоть у «Интуриста». Тогда, в далекие семидесятые годы Батум первый познакомил столицу с тем, что позже прозвали рэкетом. Но в тогдашнем правовом лексиконе такого слова вообще не существовало. Воры у воров если и воровали, то эпизодически, подло и пакостно, и уж никак не возводили это в систему. Вано первый принес этот бизнес на родную землю — и ответил за него по всей строгости тогдашней свирепой социалистической законности. Поскольку статьи против рэкета в уголовном кодексе не нашлось, а сами фарцовщики о вымогательстве и не думали заявлять, Вано вчинили иск по другой статье и на основании обнаруженных случайно при обыске (а может, подброшенных) двух сотен долларов влупили десять лет за торговлю валютой. Самое смешное, что к тому времени этим товаром вовсю торговали уже все официанты, бармены и проститутки Москвы. И хотя для Вано установили оранжерейные условия содержания и выпустили, не дав отсидеть и трети срока, однако с той поры он возненавидел коммунистов ярой ненавистью и ныне слыл пламенным защитником демократических свобод и завоеваний.
Ирочка Надеждина поблагодарила его за интервью и поспешила вместе со своим оператором Сашей Здобиным к своей зеленой «шестерке», чтобы успеть передать репортаж в вечерний выпуск «экспресс-новостей».
— Ну, рисковая же вы дама, — покрутив головой сказал Саша. — Такому типу и такое ввернуть.
— Ты полагаешь, что я сказала ему что-то не то? — собственный корреспондент «ТрансТВ» Ирина пожала плечами. В свои двадцать восемь лет она побывала практически во всех горячих точках планеты, бывала и под бомбежками и под снайперскими пулями. Она не привыкла скрывать свои мысли ни от кого. Все, что ни делала, она делала импульсивно, откровенно, как дышала, разговаривала, снимала репортажи, спорила с начальством, водила машину. — Сань, я считаю, что мне в моем родном городе стесняться и заискивать перед всякими там абреками просто не пристало. Пускай они стесняются.
Она гнала «шестерку» по слякотному после дождя шоссе и нервно курила.
— Просто ты своими вопросами дала ему понять, что такому типу, как он, место в тюряге, а не среди порядочных людей, — продолжал гундеть Саша.
— А ты считаешь, что ему самое место в Госдуме? Или вообще в президентском кресле? — окрысилась Ирина.
— Ой, Ириш, да это же вообще не наше с тобой дело… — взволнованно запыхтел Саша. — Но по мне уж лучше президент-уголовник. Все-таки хоть имеешь представление, что от него можно ожидать, чем такой, как наш нынешний, право, слово…
Именно в это время черный джип «тойота-лендкрюйсер» обошел их справа и пристроился прямо перед ними.
— Третий, третий, как слышно? — послышался приглушенный помехами голос в наушнике.
— Нормально слышно, — вполголоса отвечал лейтенант Алексей Иващенко, стоя в проходе. И вдруг неожиданно для себя выругался. — Суки, мля…
— По какому поводу мат? — осведомился голос капитана Сорокина.
— Потому что, видимо, я ни хрена не понимаю в этой вашей столичной жизни! — буркнул лейтенант, сам с Орловщины, прикомандированный к столичному ГУВД по случаю ожидания чеченской диверсии. — Мы же их, блин, ловить должны, а мы их охраняем.