Банка для пауков
Шрифт:
Пока кордебалет плясал, Вано, склонившись к Мосе, попросил его прислать к нему после фуршета «вон ту и ту». С улыбкой всепонимания, тот поманил к себе балетмейстера и объяснил ему, что «та и та» сподобились внимания юбиляра и должны постараться отблагодарить его. Тот кисло заулыбался, хотя и понимал, что речь идет о его собственной жене и недавно начавшей танцевать дочке. Мося же был рад, что юбиляру вновь не возжелалось сразу целого кордебалета. Он до сих пор не мог забыть тот безумный, двадцатилетней давности случай, когда ему буквально за неделю до выезда за рубеж пришлось, по милости Вано, набирать новую труппу. Смех и грех! Ну да ладно, в столице и тогда и сейчас было полным-полно безработных полуголодных балерин, готовых
Мося, хоть и привык к славе и был избалован вниманием прессы, не провоцировал повышенного к себе внимание и никогда не выпячивал своей персоны, скромно принимая тяжкое бремя славы. Сам же он был хозяином нескольких сотен фирмочек, магазинов и студий (кстати и этот вот усердно дрыгающий ногами перед юбиляром кордебалет — тоже его), — но ни в одной платежной ведомости, ни в каких уставах не числился даже как бухгалтер — и везде получал свою долю наличности. Так что, в отличие от Аль-Капоне, он не мог быть привлечен к суду даже за неуплату налогов.
Отпела свое пышногрудая Марина Сыкина, помахала платочком. В молодости она была поистине лакомым кусочком, и звания народной артистки добилась не через моськину постель. А через другие. С половиной политбюро пришлось ей переспать, пока тогдашняя министерша культуры согласилась включить ее в список на госпремию. Однако и ее Моська сумел привлечь в число своих друзей — записал ей пару лазерных дисков, поддержал ее молодого любовничка по пути на эстраду, когда же тот возгордился, то низверг его, а примадонне подсунул другого — посвежее. Узнав же, что та балуется кокаином, Фраэрман взыграл душою и стал ее главным поставщиком. Ее могучим арбузообразным бюстом пробивалась дорога к многочисленным госкомитетам, управляющим раздачей званий и наград. Редкий государственный деятель, включая президента и премьера мог отказать в приеме столь титулованной и любимой народом артистке.
Присутствуя на одной с ней тусовке, приободрился весь бомонд, до той поры неуютно себя чувствовавший среди рэкетиров и наркоторговцев, воровских авторитетов и их боевиков.
— …и хоть меня называют народной артисткой, — проникновенным глубоким голосом завершала свою краткую речь Сыкина, — есть на свете звание и более высокое. Это звание — народного заступника и защитника. Звание, которое с гордостью носит дорогой мой и любимый Вано. Дай, я тебя расцелую, голубчик ты мой!..
И зал взорвался аплодисментами. «Молодец, Сыкуха, — одобрительно подумал Мося, — хорошо отрабатываешь свою трудовую понюшку…»
Тут все поднялись и зааплодировали. Мося встретился взглядом с низкорослым пожилым мужчиной, стоявшим поодаль от него, с той стороны стола. Его словно облитые смолой волосы были прилизаны и облегали всю голову. Лицо его было морщинистым и походило на печеное яблоко. Таков был один из соучредителей мафиозного концерна — Агакиши Мирзаджанов, известный в миру под кличками Мирза, Мирза-ага, Султан — глава и лидер всех рынков столицы, владелец торговых баз, лотков и магазинов, плодо-овощной король столицы. Никто в этом мире ему в этой сфере не создавал конкуренции. Любой прибывший в столицу азербайджанец совершенно точно знал, что как только он начнет работать, надо будет нести свою долю Мирзе. Для этого вовсе не стоило куда-то ехать. Кто-надо сам ежемесячно обходил все торговые точки и собирал дань с соотечественников. Однако неожиданно под старость лет Мирза стал проявлять совершенно непонятный интерес к прямо противоположным
После проникновенного спича певицы выступление мэра города, Егора Абрамовича Дубовицкого, не казалось чем-то таким уж особенным или губительным для его репутации, чего тот крайне опасался. Мэр появился в зале с пышной свитой и сразу же приветливо распахнул руки для объятия, Вано тоже встал и с распростертыми руками пошел к мэру. Оба обнялись и троекратно по-русскому обычаю расцеловались. Что ж, философски рассудил Моисей, с кем же еще и целоваться мэру, как не с человеком, который привел его в мэрское кресло, заботливо устранил (кого убил, кого купил, а кого и попросту скомпрометировал) всех его возможных противников и соперников.
Глядя на их объятия, Мося пригубил рог с «киндзмараули», того самого вина, которое давят в затерянной в горах деревеньке, и которое на всю страну и весь мир прославило маленькую родину грузин. Винограда этого хватает всего лишь на десять тысяч бутылок ежегодно, а все остальные миллионы декалитров были всего лишь грубой подделкой под гордую марку и одним из основным источников обогащения местной диаспоры.
Рог, который он держал в руке, был изготовлен по специальному заказу и загодя привезен. Он обладал двойным дном с клапаном, который при нажатии поглощал все содержимое, так чтобы никто и не подумал, что пьющий пьет не до дна.
Мэр начал издалека. С той, уже сокрытой под мраком времен романтичной послевоенной поры, когда трое юношей возымели благородную решимость покорить столицу тогдашней советской державы.
— Встреча эта была случайной, кажется, в кино, — с добродушной улыбкой вещал мэр, — и стали они судить да рядить. Как им сделать наш город еще красивее и лучше? Первый из них сказал: люди здесь много работают и почти не отдыхают — давайте веселить их! Второй сказал: люди здесь плохо одеваются — давайте оденем их! И третий сказал: у этих людей нет еды — давайте накормим их! Так они и сделали. И научили всех нас красиво одеваться, веселиться и питаться хорошими… э-э-э витаминами…
Мэр столицы понимающе переглянулся с Вано и тот согласно закивал. Оба они присутствовали на той памятной встрече «троих кавказских юношей», только происходила она ни в кино, ни в парке, ни в музее, ни в концерте, а в камере следственного изолятора Матросская тишина. Вано «вертел углы» (что на тогдашней фене означало: воровал чемоданы) на Павелецком вокзале, Егор фарцевал товаром, выклянченном у туристов в гостинице «Украина», а Тигран Мурадян был домушником, но «шили» ему лишь скупку краденного, поскольку он был мал годами, не вышел ростом и вообще очень смахивал на пацана-второгодника. Следователь не мог поверить, что этот тощий напуганный ребенок с большими оттопыренными ушами и сливообразными печальными глазищами был главарем банды из шести человек, которая чрезвычайно дерзко и изобретательно планировала все свои проделки.
Всем троим было лет по восемнадцать-двадцать, и они, оказавшись в одной камере с двадцатью матерыми уголовниками решили держаться вместе, чтобы не быть опущенными. Тогда же и состоялся памятный всем троим и вошедший в анналы преступного мира разговор.
— Все, пацаны, — с печалью в голосе сказал Вано, — решился я завязать на хрен. На этом дерьме денег ни шиша не заработаешь. Целый день ищешь как кого бы лопухнуть, а цепанешь угол — там смена белья да дохлая курица. А не с одним фрайером, так с другим завалишься обязательно.