Банка для пауков
Шрифт:
— Послушай, Ирочка! — всполошился он. — Сверни, пожалуйста, куда-нибудь отсюда и едем домой.
— Сиди спокойно! — раздраженно бросила ему Ирина. — Я разберусь с ними сама.
В это мгновение джип резко затормозил и сдал назад, и «шестерка» въехала ему прямиком в задний бампер. Удар был несильный, но послышался звон разбитого стекла — у шестерки вылетел подфарник. Четверо парней мигом, как чертики из коробки выскочили из машины.
— Послушай, дорогая! — приветливо улыбнулся юноша кавказской наружности, обнажив не менее десятка золотых зубов. — Ты как ездишь вообще, я не по-онял! Подрезаешь, дороги не даешь, конкретно, дистанцию не держишь…
— Молодой человек, — собрав всю свою выдержку и обаяние, улыбнулась ему Ирина. — Может быть, езжу я и впрямь не ахти — но не лучше же вас!
Второй подошедший, мало обращая внимание на ее кокетство, рывком распахнул дверцу ее машины и за шиворот вытащил Сашу Здобина наружу. После двух резких коротких ударов в живот оператор согнулся пополам и упал на обочину
Ирина с криком кинулась на него, но застыла, почувствовав леденящее прикосновение острия финки под левой грудью.
— Послушай, красавица, — заулыбался зубастый. — Хоть ты и побила нам машину, мы решили не брать с тебя деньгами, а получить штраф натурой. Поэтому топай в лес и не пытайся пищать.
— А тебе известно, милый, откуда я сейчас еду? — спросила Ирина в надежде выиграть время. — Тебе известно, что кое-кто будет очень недоволен, что «Транс ТВ» не покажет сегодня репортаж с его юбилея?
— Нам про тебя все известно, — заверил ее зубастый. — И что ты задаешь очень наглые вопросы, и что носишь слишком короткие юбки. Вот мы и хотим проверить, что у тебя под юбкой. Сказано пошли, значит пошли. — И он чуть сильнее прижал нож к ее груди.
Вдали мигнули фары приближающегося автомобиля.
— Учтите, что немедленно поеду к батоно Вано и пожалуюсь ему…
— Иди жалуйся хоть самому патриарху, хоть папе римскому, хоть…
— Тогда можете начинать прямо здесь и сейчас, — заявила Ирина и, скинув с плеч дубленку, единым движением стянула с себя кофточку и еще через миг расстегнула лифчик.
С ревом проносившаяся мимо белоснежная фура (с надписью «Белкарго» по всему корпусу) яростно засигналила и сбросила газ. Водитель и его напарник внимательно изучали развернувшуюся перед ними картину: не каждый день увидишь на дороге заголившуюся девицу. В ответ еще яростнее засигналил «Камаз», шедший навстречу, которому из-за этого, чтобы не столкнуться с вылетевшей на встречную полосу фурой, пришлось резко крутануть баранку вправо. Правда, водитель «камаза» забыл, что ведет не свой «москвичок», а грузовик с грузом чугунных чушек, полученных не далее двух часов назад на заводе «Серп и Молот», из которых на заводе в его родном Серпухове должны понаделать отменных сковородок. Тяжело нагруженный прицеп «камаза» развернулся и поехал по шоссе боком-боком, зашатался, оторвался, вылетел на обочину, перевернулся и единым ударом переломил росшую у обочины красавицу-сосну. Из прицепа посыпались перевозимые им чугунные чушки. Высоченная корабельная сосна медленно и торжественно полетела вниз. Ирина как зачарованная смотрела на то, как она переламывается, взмахивает ветвями, словно веточка под ударом исполинского веника, взлетает метров на пять вверх, летит метров десять и всей своей кроной накрывает мирно стоящую у обочины «тойоту-лендкрюйсер».
Пока зубастый парень по имени Гурам и по кличке Змей и вся его команда оторопело смотрели на то, как роскошная машина стоимостью в полсотни тысяч долларов превращается в груду металлолома, Саша Здобин забрался в машину и потянул Ирину за руку.
— Послушай! — воскликнул он. — Долго ты тут будешь сверкать своими прелестями. Честно тебе скажу, это зрелище выдержит не каждый.
— Слабонервных просят удалиться, — отрезала она, садясь в машину и быстро натягивая кофточку. Спустя секунду «шестерка» резко развернулась на месте и двинулась в обратном направлении.
— Ты уверена, что мы едем туда, куда надо? — всполошился оператор.
— Да, уверена, — твердо сказала Ирина. — Я бы хотела заснять еще и конец этого выдающегося юбилея.
Балашиха. Дворец молодежи. 3:30
Дворец молодежи был гордостью Вано Марагулия. Подъезжающим к подмосковной Балашихе издалека было видно это диковинное зелено-красно-бирюзовое здание, выстроенное по новомодному проекту, с круглыми, треугольными и ромбически скошенными окнами, с гордо вздымающийся над центральным фасадом стеклянной башенкой с шатром, с ледовой ареной, теннисными кортами, сауной, кабинами для массажа, бассейном, дискотекой, игорным салоном, баром и прочимыми мыслимыми удобствами. Подходя к своему юбилею и готовясь к прыжку в Большую Политику, старый волк решил сделать что-нибудь стоящее в этой жизни. Вместе со своими имиджмейкерами они недели две решали, что это должно быть. Проект реставрации церкововушки показался малозначительным, шефство над военным кораблем вышло из моды, торговых центров в городе и без того было как грибов. А вот дворец… Проект показался достойным воплощения. Прежде всего Вано за гроши откупил здоровенный, недостроенный и уже успевший обветшать Дом пионеров. Затем он заставил несколько банков и фирм с незапятнанной репутацией взять над ним шефство. На щедрые спонсорские пожертвования Дворец стал расти как грибок после августовского дождика. Снаружи он был отделан каррарским мрамором и золоченым зеркальным стеклом, полированной латунью и мозаичным панно. Крышу венчала стеклянная башенка с шатром. В таком виде Дворец был передан в дар городу и с благодарностью им принят. Вано Марагулия за проявленную щедрость был награжден
После выступления воздушных гимнастов под куполом большой арены настала очередь кордебалета. Юбиляр в театральный бинокль на лорнете с интересом рассматривал полуголых балерин в искрящихся бикини и цокал языком.
Моисей Лазаревич Фраэрман, певец и композитор, Герой Социалистического труда и Народный артист СССР, лауреат всех мыслимых премий, член президентского совета по культуре и депутат, известный в узких кругах как Мося, Франт, Фраер и Мошэ, сидел рядом с юбиляром и отчетливо осознавал что теперь его поездка в Израиль находится под большим вопросом. О том, что он связан с мафией и весьма коротко и без того знал весь мир. Мало того, госдеп США из-за этих ничем не подтвержденных слухов в том году не дал ему визы в Америку. За что госдеп подвергся уничтожающей критике всех российских газет. Эта мера рассматривалась как наглое, ничем не прикрытое вмешательство во внутренние дела России, а обиженному в лучших своих чувствах Мосе дали еще одну премию. Но досада в его душе осталась. И вот теперь, накануне выезда в Израиль, где он намеревался открыть еще один филиал своего банка, весь мир узнает о том, что он присутствовал на юбилее главного мафиози России. Хотя… Пусть кинет в него камень тот россиянин, кто не платил бандитским «крышам»
Ишь, как заблестели глаза у Вано при виде красоток… Мося знал, что одна-две, а то и три его «курочки» сегодня ночью составят ему компанию и ничуть не завидовал ему. Во первых, потому что сам был пресыщен мирскими удовольствиями, а во-вторых потому что философски полагал, что у каждого в этой жизни своя стезя. Каждый зарабатывает на жизнь тем способом, какой ему больше по душе. По складу своего характера Мося был далек от наркоты и рэкета. Однако он был предприимчивым, творчески одаренным человеком. Поэтому лет тридцать тому назад, впервые столкнувшись с криминальным миром в образе двух бандитов, которые потребовали от него поделиться с ними полученной только что и вполне заслуженной им Госпремией, он вместо того, чтобы обратиться в милицию, предложил им собственный план ощипывания коллег. Конечно, грабить бедных, пьющих и замурзанных бытом театральных актеров даже бандитам не позволила бы совесть. Но оставались еще и администраторы, в чьих руках была щедрая гастрольная касса. Оставались богатенькие эстрадные певцы, которые не на шутку опасались контактов с иногородними бандитами и предпочитали опеку «своих». Оставалась единственная на всю страну фирма грамзаписи, продукцию которой было очень легко копировать, и тиражи левых дисков раскупались с невиданной скоростью. Существовал очень интересный кружок так называемых «дискачей», этаких левых коммерсантов от зарубежной эстрады, записывающих тысячам меломанов новинки западной рок-музыки. И все они после короткой беседы с двумя-тремя крепышами охотно соглашались ежемесячно делиться доходами. Но главное — существовал шоу-бизнес, манящий мир сцены, мечты о славе, фанатах, деньгах — мир в который рвались сотни тысяч патлатых мальчишек и смазливых девчонок, мир, ворота в который прочно запер Мося Фраэрман. И положил ключик в свой карман. Отпирались ворота лишь в том случае, если соискатель набирал заветное слово. И для мальчиков и для девочек этим словом было «постель». Недаром в тюремной лексике существует очень популярный ныне глагол «опустить»… «Опущенные» Мосей певцы и певички исправно платили ему дань и даже не заикались о том, кем он был на самом деле. Более того, они старели, толстели, сами становились лауреатами, уходили со сцены — кто в министерство культуры, кто в администрирование, кто в бизнес, но и там оставались «опущенными», они по гроб жизни не забывали «опустившего» их (и одновременно открывшего им путь на сцену) Мосю. Правда, ртов им заткнуть было нельзя, и вся страна конечно же знала, какие структуры представлял собой великий певец, лауреат и депутат и какой ценой добился он всего этого, знала, но… молчала!
К одной из своих заслуг Мося относил и то, что ему удалось сломить в глазах русской нации взгляд на преступную среду, как на нечто темное, враждебное, античеловеческое. Он спонсировал поэтов и композиторов, которые сочиняли песенки, прославляющие бандитизм и рэкет и по его указаниям десятки радиостанций крутили эти песенки в эфире, а диск-жокеи запускали их на дискотеках, где люди Вано сплавляли наркоту. Несколько писателей по его заказу (вернее по заказу контролировавшихся Мосей издательств) исправно стряпали романы, где героем был благородный «вор в законе», защитник слабых и убогих. А в кино готовился к выходу фильм, в сюжете которого мафия спасала страну от фашистской диктатуры — сценарий был одобрен лично «паханами».