Барби. Часть 1
Шрифт:
Спаслась. Уцелела. Стараниями неведомо каких сил Ада сохранила жизнь. Дьявол, об этом определенно стоит сложить миннезанг. Барбаросса хохотнула, ощущая, как трещат немилосердно саднящие легкие.
Гомункул!..
Эта мысль обожгла ее, точно свистнувшая розга. Чертового ублюдка в хрупкой стеклянной банке наверняка раздавило во время стычки, она и позабыла, где кинула мешок. Барбаросса выругалась, ощущая предательскую теплую слабость в пятках, от которой тело пошатывалось и спотыкалось на каждом шагу. Крохотная частица удачи, которую она выдернула вслепую, сохранила ей жизнь, оборвав череду сегодняшних бед, но и только. Когда она найдет мешок, то обнаружит в нем горсть
Мешок обнаружился в трех шагах от нее. Перепачканный, засыпанный битым стеклом и обломками, он выглядел жалким, но как будто бы неповрежденным. Барбаросса поспешно схватила его, запустив руку внутрь, опасаясь нащупать лишь осколки, но обнаружила целехонькую колбу, приятно охладившую разгоряченную, покрытой все еще горячим потом, ладонь.
Цел. Гомункул цел. Толика удачи оказалась даже существеннее, чем она предполагала.
Не доверяя собственным дрожащим пальцам, Барбаросса вытащила банку из мешка, ощупывая ее и прижимая к груди, точно величайшее сокровище. Ублюдок внутри спокойно покачивался в водах питательного раствора и здесь, в свете уличных фонарей, показался ей даже больше, чем в затянутой вечными сумерками гостиной старикашки.
Разбухший человеческий плод с несоразмерно большой головой и крошечными ссохшимися ручонками. Глаза его были широко раскрыты, но глядели не на следы учиненного големом побоища, не на руины, оставшиеся от аутовагенов, чьи выпотрошенные механические туши перегородили улицу, и не в низкое небо Броккенбурга, стремительно чернеющее и украшенное сизыми клочьями облаков. Темные, влажные, похожие на углубления от козьих копыт, полные застоявшейся болотной воды ее родного Кверфурта, они в упор смотрели прямо на нее. И выглядели куда более разумными, чем те комки слизи, что помещались в глазницах у Мухоглота. Эта тварь была разумна и совершенно верно понимала происходящее. Мало того, судя по тому, как топорщилась под крохотным носом ее полупрозрачная восковая кожа, она находила происходящее чертовски забавным. Она улыбалась.
«Эта воровка похитила меня! Зовите стражу! Страшная ведьма с лицом, похожим на обожженную кочерыжку!»
Барбаросса приблизила банку к лицу. На мгновение ей стало жутко — из колбы ей ухмыльнулось лицо, которое могло принадлежать лишь демону — бугрящаяся страшными шрамами кожа, искаженные черты, полные плещущей ярости глаза. Адское отродье, щерящее полную зубов пасть. Но это было не лицо гомункула — ее собственное лицо в отражении стекла. Лицо сестрицы Барби, ведьмы, которую когда-нибудь впишут в бесконечную летопись Броккенбурга.
— Слушай, ты, кусок коровьего дерьма… — процедила она, вперив взгляд в комок плоти, плавающий внутри банки, — Это было херовое решение — раскрыть свою маленькую пасть, чтобы позвать на помощь. Может быть, самое херовое решение в твоей недолгой жизни.
Темные глаза гомункула, лишенные век, не умели моргать. Но заглянув в них, Барбаросса ощутила желание разбить банку вдребезги вместе с ее драгоценным содержимым. Этот гомункул не был стар, его кожа не была покрыта язвами и растяжками, как у прочих его собратьев, проведших в банке несколько лет, скорее всего, срок его жизни исчерпывался несколькими месяцами, но его взгляд не был взглядом ребенка. Это был взгляд расчетливой и умной твари, пристально наблюдающей за ней через толстое стекло. Разумной человекоподобной рыбины с холодной кровью и темными, как застоявшаяся вода, глазами.
— Ты думал, херов голем спасет тебя и заберет обратно к папочке? А?
Гомункул
Барбаросса оскалилась.
Ее тянуло выместить злость на этом ублюдке, но хрупкое стекло, которым они были разделены, делал его недосягаемым для ее злости, точно крепостная стена Кёнигштайна, отразившая сто сорок осад и штурмов за последние семьсот лет. Черт!
— Чего молчишь, плесень в банке? Делаешь вид, что не умеешь говорить? Хер там, я отлично слышала твой голосок, когда ты звал на помощь! Отвечай мне или, клянусь всеми демонами, рассажу твою чертову банку о стену!
Гомункул отвернулся от нее. Его иссохшие конечности обладали не большей силой, чем лягушачьи лапки, мышцы были лишь пучками сухожилий под тонкой полупрозрачной кожей, но в тесной банке он умел двигаться с удивительно сноровкой, отталкиваясь пальчиками от стекла. Барбаросса ощутила, как кровь в жилах, еще кипящая после погони, делается едкой, точно алкагест. Это сучье отродье не собиралось ей отвечать. Не собиралось удостаивать своим вниманием. Едва не погубило ее, а теперь отворачивалось, демонстрируя свою крохотную сморщенную задницу.
Барбаросса резко повернула банку так, чтобы гомункул вновь оказался к ней лицом.
— Слушай, ты… — прошипела она, — Не знаю, какая пизда вытолкнула тебя в этот блядский мир раньше срока, но черт меня дери, если я собираюсь…
Гомункул вновь отвернулся от нее. Этот выблядок нарочно испытывал ее терпение, не подозревая, как близко подобрался к пышущей огнем пропасти. Конечно, можно было просто сунуть его в мешок и…
Улица полна охранных чар, вспомнила Барбаросса. В Верхнем Миттельштадте они на каждом чертовом столбе, на каждом доме, даже на булыжниках в мостовой. Стоит мелкому выблядку еще раз подать голос в самый неудачный момент, как ей вновь придется улепетывать во весь дух, и в этот раз по ее следу будут мчаться стражники с мушкетами, а не дрянная старая развалина вроде Ржавого Хера.
— Слушай меня внимательно, кусок слизи, — тихо, но внушительно произнесла она, держа банку перед собой, — В следующий раз, когда в твоей паскудной головенке возникнет мысль вновь позвать на помощь, знай, что я услышу твой крик гораздо раньше, чем любой стражник или голем. Я ведьма и у меня чертовски хорошее чутье. Если хотя бы пискнешь, знаешь, что я сделаю?
Барбаросса потрясла банку, заставив маленькое тельце испуганно выпростать в стороны ручонки.
— Я подниму банку и так садану ей по мостовой, что она разобьется в хлам. Ты хочешь домой, к старому пидору? К тому моменту, когда тебя принесут туда, он сможет разве что намазать тебя на хлеб. Если прежде тебя не разорвут на части броккенбургские крысы! Как тебе такой вариант?
Гомункул промолчал, но Барбаросса отчетливо видела, как он сжался в комок. Точно попытался в обратном порядке пройти стадии развития плода, превратившись из несформированного младенца в крохотную горошину розовой плоти, помещающуюся внутри матки. Кажется, до него дошло, что сестрица Барби не расположена шутить.
Барбаросса погладила стекло пальцем.
— Будь хорошим мальчиком и держи ротик на замке. Иначе я сделаю с тобой такое, что твоя маменька, кем бы она ни была…
Барбаросса не успела закончить — груда обломков, под которой был похоронен голем, зашевелилась. Скрипнули, переворачиваясь, изувеченные остовы аутовагенов. Зашипели испаряющиеся кляксы меоноплазмы.