Барби. Часть 1
Шрифт:
Барбаросса ощутила неприятное жжение в съежившихся кишках.
Херова консервная банка с истершимся «балкенкройцем» на броне не намеревалась отставать. Знай крушила железными ножищами стертый броккенбургский камень. Кто бы ни сотворил эту образину, он вложил в нее куда больше сил, чем было необходимо обычному охранному голему. Голем не выглядел выдохшимся, подумала Барбаросса, сплюнув на бегу — слюна походила на сгусток липкого горячего вара — он выглядел так, будто ничуть не устал и готов был бежать так же до самой ночи. До самого утра, всю ночь, если потребуется. Весь год, до следующей Вальпургиевой ночи…
Барбароссе было известно множество уловок, служащих
Херова ржавая консервная банка, наделенная адским упрямством и адской же выносливостью.
Барбаросса попыталась скользнуть в палисадник, полный скукожившихся по осенней поре рододендронов — голем пропахал его насквозь, точно боевой корабль, ни на миг не снизив скорости, лишь полетели в разные стороны хрустящие глиняные горшки. Она попыталась юркнуть за какой-то примостившийся к стене дома сарай, оставив его между собой и преследователем — голем снес его на полном ходу, лишь прыснули во все стороны обломки досок и черепицы. Она перескочила через шеренгу бочек с дождевой водой — Ржавый Хрен разнес их вдребезги, лишь покатились по мостовой изломанные обручи да прыснуло деревянной щепой.
Дьявол, она слишком давно не бегала. Слишком давно у сестрицы Барби не возникало нужды отрываться от погони. Слишком много лишнего жирка образовалось на ее боках за год спокойной жизни под крышей «Сучьей Баталии». Жирка, который превратился в смертельно опасный балласт, сдерживающий ее, затрудняющий дыхание, превращающий каждый шаг в недюжинное усилие.
Легкие скрежетали о ребра, сердце билось точно перепуганная мышь в печном горшке, блядский мешок, колотивший по спине, грозил проломить спину.
Ах, Дьявол… Даже в лучшие свои годы она не была легконогой сукой из числа тех, что способны нестись точно ласточки, не чуя под собой земли. Ад, наделивший ее двужильной силой и адским же упрямством, не позаботился о том, чтобы дать сестрице Барби железных ног. А ее собственные, немилосердно колотящие по брусчатке в тяжелых башмаках, быстро теряли силу. Куда быстрее, чем она хотела признавать.
Затаиться? Барбаросса едва не поддалась этой мысли, увидев заросли гортензии на углу. Можно было бы с разбегу прыгнуть в них, пригнуться, перекатиться, замереть, лежа ничком… Она едва было так и поступила. Очень уж велик был соблазн воспользоваться легким путем в сложной ситуации. Но удержалась — хвала всем владыкам Ада. Ржавый Хер уже продемонстрировал свою зоркость, едва ли он потерял бы ее в зарослях, скорее, врезался бы в них и истоптал, вминая в землю, вместе с самой сестрицей Барби…
Была бы здесь Котейшество, она бы что-то придумала. Замерла бы на миг, и этого мига хватило бы ей, чтобы пронзить демона внутри ржавого доспеха, точно лезвием панцербрехера, отточенным заклинанием, нарушившим тонкие магические связи в его устройстве. Была бы здесь Панди, исполнила бы какой-нибудь хитрый трюк из своего богатого арсенала, дерзкий и, в то же время, дьявольски расчетливый… Но ни Котейшества, ни Панди здесь не было. Одна только сестрица Барби, удирающая от голема с мешком за спиной, ощущающая, как ставшая кипятком моча ошпаривает ее мочевой пузырь.
Какая-то
Хотела она того или нет, она обеспечила зрелищем половину Верхнего Броккенбурга. Еще по меньшей мере неделю здесь будут судачить о том, как сторожевой голем, спавший последние сорок лет, настиг и раздавил какую-то ведьму, слишком понадеявшуюся на свои ноги…
Пытаясь увернуться от кипящего супа, Барбаросса отскочила в сторону и едва не поплатилась за это — оглушительный рев чуть было не вытряхнул ее душу из тела. Аутовагены. Херовы аутовагены неслись друг за другом единым потоком, дребезжа изящными решетками и хромированными фонарями. Влекомые выдрессированными демонами, они не осмеливались забираться на принадлежащую пешеходам часть улицы, но Барбаросса знала — стоит ей сделать хотя бы полшага в их сторону, они с удовольствием сшибут ее и раздавят. Демоны, заключенные в аутовагены, никогда не бывают полностью сыты…
Барбаросса пыталась бежать под прикрытием домов, обтирая плечом углы, и это тоже не позволило ей выиграть ни единого фусса форы. Может, голем и был безмозглой жестянкой, но отчаянно зоркой и отчаянно ловкой жестянкой. Не притормаживая ни на мгновенье, он попросту сметал бронированным плечом углы, со скрежетом сминая водосточные трубы и оконные решетки. Вниз ссыпались каскады каменной пыли, обломки цветочных горшков и битое стекло. Херово отродье! Барбаросса ощутила, как легкие прорастают огненными реками, тщетно пытаясь втягивать в себя воздух. Жаль, что демоны Гаапа, крушившие Саксонию во времена Второго Холленкрига, не испарили эту тварь, как испарили ее собратьев, обратив в лужицы расплавленного металла…
Попытка затеряться в толпе была бы еще более гибельна, чем попытка затаиться среди цветов. Едва только услышав громыхание стальных ног по мостовой, прохожие Верхнего Миттельштадта поспешно прыскали прочь с ее пути, прижимаясь к стенам. Уж они-то, верно, знали, что это такое — несущийся на всех парах за своей добычей сторожевой голем, и не собирались вступать в эту игру. Один, впрочем, попытался.
Какой-то внушительный господин в пышном бордовом камзоле с нашитыми на рукавах бантами, украшенный пышными капелевскими усами[3], шествующий под руку с дамой, вместо того, чтобы укрыться, подобно прочим, отчаянно заулюлюкал и впился Барбароссе в рукав рубахи неожиданно цепкими пальцами. То ли бывший стражник, решивший продемонстрировать свою выучку и браваду, то ли пьяный, то ли попросту пытался рисоваться перед своей спутницей. Удар кастетом на ходу — страшный удар, сила бега, вложенная в него, делает даже обычный тычок сокрушительным, как удар лошадиным копытом. «Скромница» саданула его в правую глазницу, вызвав у господина с усами испуганный крик, пальцы его мгновенно разжались. Отличный удар, который, правда, едва не стоил жизни самой Барбароссе. Потеряв равновесие, она чуть было не покатилась по брусчатке, шлепнувшись на собственный мешок, но каким-то чудом удержалась на ногах, расплатившись за этот маневр одним только ободранным предплечьем.