Бархатная Принцесса
Шрифт:
Вдавливаю ее в стену, слышу короткое «сильнее» и всем весом наваливаюсь на нее, так, что грудные клетки чуть не перемешиваются ребрами. И оттуда — сердцами друг к другу, навылет.
Больше не могу сдерживаться. Внутрь нее — сначала осторожно, одним пальцем, дурея от того, какая она тесная, как задыхается от простого касания, как голова Принцессы катается затылком по стене, волосы падают нам на плечи, щекочут и режут кожу невидимыми лезвиями.
Потом еще один палец, через мат, через зацикленное «блядь, блядь… Принцесса… твою мать…» И она выгибает спину так, что едва не ломается позвоночник, и сильно, до крови,
Второй рукой тяну — нет, просто срываю — бретельки лифчика, и маленькая грудь моей Принцессы выскальзывает наружу. Я дрочил, представляя, как буду кусать эти темно-розовые соски, как она будет стонать, пока я слизываю с них невидимое наслаждение, свой собственный дурман. Но стоит прикоснуться к ним губами, как Даниэла рвется словно вся разом: натягивается струной, хватает меня за волосы, пытаясь оттянуть. Сжимаю губы на тугой плоти, втягиваю в рот — и мозги наружу от ее крика.
И пальцами в ней, уже без осторожности, потому что она мокрая, и вся ладонь горит от того, как жадно моя Принцесса потирается об нее собой.
— Ну же… Принцесса. — Это мой голос чуть не молит? Или угрожает? Сколько всего намешано, что я больше не хозяин своим чувствам, и то, что рвется из меня — это чистые инстинкты, замешанные на тех эмоциях, которых у меня никогда не было. — Скажи, что нам можно, потому что я просто к хуям собачьим сейчас тебя порву.
Она больно тянет меня за волосы, так, что скриплю зубами, но подчиняюсь. Смотрим друг другу в глаза. Она вот здесь, прямо передо мной, совершенно открытая в своих желаниях, распахнутая, оголенная, как болезненный нерв, и я хочу сделать с ней так много всего, что если немедленно не закрою глаза, то ни я, ни она, не выйдем из этой квартиры. Затрахаю до потери сознания, сотру с нее всех мужиков, вытяну из нее каждое воспоминание о пустом трахе, и сам же в ней очищусь от собственной грязи.
— Ты не побрился, — она проводит пальцем по моей колючей щеке.
— Ты же хотела, — сглатываю напряжение я. И к ее уху, шепотом, от которого хочется выхаркать легкие вместе с запахом каких-то других женщин, другой жизни, до нее. — Я жду ответ, Принцесса.
Если она скажет «нет», мое сердце остановится.
Глава двадцать девятая: Кай
Даниэла просто скользит вверх-вниз по моим пальцам и зажигается медленным направленным фейерверком прямо мне в душу. И губы все сплошь в красных ранках, шевелятся, говорят мне так много и так мало. Это было «да»? Этот взгляд в тумане?
Беру ее за подбородок и оттягиваю большим пальцем нижнюю губу, а она тут же всасывает его в рот, прикусывая фалангу зубами, так, что импульс отдает прямо в мошонку. Ни одна женщина с моим членом во рту не выглядела так охуенно возбуждающе, как Даниэла, просто посасывающая мой палец. Член прижимается в ширинке от того, как она лижет языком шершавую кожу. Она словно невинная монашка в постели Сатаны за мгновение до грехопадения.
— Это да? — У меня почти судороги.
— Это «да», — отвечает она.
И вздрагивает, когда расстегиваю ремень и тяну вниз «молнию». Мы смотрим другу-другу в глаза, когда я обхватываю ее бедра, вдавливая пальцы чуть не до самых костей. Пусть на этой безупречной коже останутся следы, пусть врет, выдумывает мужу, почему
— Я трахну тебя так, что ты сидеть не сможешь, — обещаю я, прижимаясь к ее входу напряженным членом. — Каждый шаг будет напоминать обо мне, каждый след от моих зубов будет гореть.
— Хочу… — стонет она, пытаясь поймать мой поцелуй, но вместо этого я только шире развожу ее бедра, открываю для себя, словно райские врата.
Я должен быть осторожнее, аккуратнее. Должен быть другим с ней, но у меня ни хера не получается. И она словно нарочно тянется бедрами, немного вздрагивая, когда понимает, что справиться со мной будет непросто. Что, Принцесса, никогда не было большого парня?
— Все будет хорошо? — без страха, но с почти детской наивностью и осторожностью спрашивает она.
Я цепляюсь зубами ей в ухо, заставляя в ответ крепче обхватить меня руками и ногами.
Что ей сказать? Что я хочу выебать ее до красных звезд в глазах? Хочу трахать до конца своих дней? Что да, она наверняка будет чувствовать дискомфорт? Что я хочу забыть об осторожности и взять ее так глубоко, чтобы каждым толчком рвать легкие стоном удовольствия?
Но мы должны быть аккуратнее, поэтому я просто медленно, как будто зверь на титановой цепи, веду бедрами вверх, проникая в нее без остатка. И это больно и невыносимо охуенно. Словно играть с ножом, словно идти через стену огня.
Ее живот непроизвольно втягивается, когда я чуть подаюсь назад — и снова в нее, теперь уже грубее, жестче.
— Прости, Принцесса, никакого ванильного секса, — пытаюсь оправдаться я, и она так развратно подмахивает бедрами мне навстречу, насаживаясь вся сразу, разрывая мои барабанные перепонки хриплым стоном. — Давай, сделай так еще раз, мне пиздец, как нравится.
Даниэла заводится, упирается пятками мне в талию и двигается взад-вперед. Я чувствую, как она пытается контролировать каждый сантиметр меня, пробует, как далеко может зайти, и я подсказываю, погружаясь весь, до влажного удара.
Она сжимает бедра сильнее, сдавливая меня так сильно, что это почти больно. И насаживается сама, развратно и откровенно, с моим именем на губах. Я развожу ее бедра и не спеша толкаюсь снова, до самого конца, до дрожи в каждой мышце. Нужно держать себя в руках, нужно что-то сделать с мыслями о том, какая она мокрая, охуено тугая, словно кулак, и пульсирует вокруг меня острой потребностью выдоить всего.
Я чувствую, что ей немного больно, и в последнем проблеске сознания нахожу силы, чтобы оторваться от нее. Возможно, для первого раза достаточно? Может быть, я не рехнусь, если кончу не в нее?
— Нет! — выкрикивает моя Принцесса, когда пытаюсь осуществить задуманное. — Просто… медленнее.
Просто… медленнее.
Просто, блядь, медленнее…
Я сгорю, трахая ее.
И это будет прекрасно.
Она тяжело дышит с каждым моим движением, закрывает глаза, и на ресницах блестят слезинки. Здесь, сейчас, только со мной она теряется свою долбаную маску безразличия и спокойствия, забывает об этих шести годах разницы и отдается, словно в первый раз: жадно, алчно, сжимая своим телом, буквально умоляя дать ей себя. Она такая настоящая, что больно смотреть. Страстная, безумная, бесконтрольная. Теряюсь в ней, переступаю за грань, где нет ничего, только ее судорожные стоны: