Бархатная Принцесса
Шрифт:
Я долго просто валяюсь в кровати, наслаждаясь запахом собственного тела, ныряя лицом в подушку, где только что была голова Кая. Хочу задохнуться им, хочу, чтобы он въелся в мою плоть и кости.
Но на улице уже совсем стемнело и нужно возвращаться в реальность. В ту, где я не пахну чужим мужчиной, когда возвращаюсь к мужу.
Олега дома еще нет, и я благодарю бога — хоть он наверняка тычет в меня пальцем и обзывает блудницей — за то, что у меня есть время собрать себя хотя бы в какое-то подобие прежней Даниэлы. Переодеваюсь в наглухо застегнутый
Муж приезжает после полуночи: взвинченный, без галстука и в свежей рубашке. У него в офисе есть сменная одежда, он вполне мог переодеться, если собирался на деловую встречу во второй половине дня. Но я все равно чувствую это — едва слышный запах медикаментов. В последнее время так часто попадала в больницы, что научилась различать химозную вонь даже в аромате дорого одеколона.
— Ты почему не спишь? — спрашивает Олег, когда понимает, что красться по лестнице бесполезно. Останавливается на ступенях, даже и не думая подходить ко мне.
И я мысленно с облегчением выдыхаю. Не хочу даже его мимолетного поцелуя в макушку. Ничего от него не хочу.
— Смотрела кино, — киваю на телевизор, хоть понятия не имею, что там показывают.
— Я заезжал к тебе в студию около пяти. Сказали, что ты давно поехала домой. Но охрана сказала, что тебя нет.
Я сглатываю, пытаясь угадать, что это: просто беспокойство или попытка вывести на чистую воду?
— Ты не звонил, — говорю я, цепляясь за это, как за спасительный якорь. Если он волновался обо мне, то почему не позвонил?
Олег просто кивает и молча идет наверх. А я поднимаюсь только через полчаса, надеясь, что он давно спит. Но останавливаюсь около двери, когда слышу его приглушенное:
— Не звони мне больше. Иначе я больше не дам тебе ни копейки, поняла? Один звонок — и я вычеркну вас из своей жизни.
Я выжидаю минуту и только потом вхожу. Молча забираюсь под одеяло, отворачиваюсь к мужу спиной и скрещиваю пальцы, чтобы ему не захотелось секса. Но Олег просто падает на постель и почти мгновенно засыпает.
Всю ночь меня мучает то жар, то холод. И постоянное жгучее чувство, что я лежу не в той постели и не с тем мужчиной. И что наша с Каем встреча была такой короткой, что хоть сейчас, в холодный ноябрьский рассвет, готова идти к нему босиком в пижаме, лишь бы просто увидеть, как он привычным движением отводит челку с лица, услышать его запах, потереться щекой о колючий подбородок. И все время кажется, если я очень-очень сильно закрою, а потом открою глаза — Кай окажется рядом. Прямо там, где лежит сейчас Олег. И я даже протягиваю руку, чтобы перевернуть его лицом к себе, улыбнуться в хищные черные глаза и увидеть, как там, в самой непроглядной темноте, рождается мое личное солнце. Но одергиваю руку, когда вижу очевидную разницу — кожа на плече чистая, и со спины на меня не смотрит ядовитый страшный череп. Да и спина эта меньше, намного меньше.
Около
И именно здесь меня находит Олег. Он в одних домашних штанах, взъерошенный и явно проснулся не по будильнику. Взгляд мечется между мной и телефоном, который лежит на столе. Я хотела написать Каю, но нашла силы не совершать хотя бы эту глупость.
— Оля в больнице, — говорит Олег хриплым голосом.
Первое, что проносится у меня перед глазами — наш разговор днем. Ее отчаяние в голосе, попытки заставить меня выслушать ее проблемы. И что-то такое жалит куда-то в бок, впивается туда ядовитой гадиной сожаления, отвращения к самой себе. Я ведь ее не послушала… потому что спешила к Каю. Эта мысль скользит по кромке сознания — и я трусливо отбиваюсь от нее, потому что вывод, который приходит следом, просто растопчет мои слабые попытки хоть как-то оправдать нас с Каем. Но ничего не получается: эхо ее укоров до сих пор сидит в ушах и теперь звучит так громко, будто звук выкрутили на самый максимум. Цепляюсь пальцами в ткань на коленях, лишь бы не закрыть уши.
— Напилась, — добавляет муж уже злее, на глазах становясь мрачным, как голодное животное. — И, кажется, обкурилась какой-то дряни.
Я сглатываю и мне — совсем чуть-чуть — становится легче.
— Ты поедешь к ней? — спрашиваю я.
— Мы поедем, — поправляет Олег.
Я набираю в грудь побольше воздуха, отвожу с лица волосы и показываю Олегу теперь уже не такой заметный, но все-таки еще темнеющий на коже отпечаток Олиного удара. Если бы я не была такая тонкокожая и бледная, он бы сошел за пару часов, но я проношу его еще как минимум пару дней. Олег подходит ближе, берет меня за подбородок, поворачивает лицо так, чтобы получше рассмотреть. Вздыхает.
— Оля снова пришла ко мне жаловаться на жизнь, — говорю четко и почти спокойно. — Я не могу вечно выслушивать ее проблемы, Олег. Она ждет, что я дам какой-то универсальный совет от всех проблем, но у меня его нет. И когда я отказалась…
— Она моя дочь, — говорит Олег.
Я слишком нервно смеюсь в ответ на эту фразу, потому что заранее знаю, что последует дальше. Любой наш разговор об Оле начинается с нерушимых столпов: «она его дочь» и «он должен о ней заботиться, потому что родная мать на нее наплевала».
— И родной матери она не нужна? — с издевкой подсказываю я.
Муж хмурится, но молчит.
— Я так больше не могу, Олег. Я не хочу жить в вечном страхе, что однажды тебе позвонить из морга и скажут прийти опознать труп, который выловят из речки или вынут из петли, или по кускам соберут на рельсах.
— Хватит, Даниэла! — громко, до шума в моей голове, рявкает Олег. — Она просто девчонка! Она запуталась и ей нужна подруга, которая не скажет, что решение всех проблем в алкоголе и «косяке».