Бархатная Принцесса
Шрифт:
Когда такси притормаживает у дома, я на ходу бросаю водителю деньги и влетаю в подъезд. Боль простреливает бок, но плевать — быстрее, по лестнице, вверх. Тут всего несколько этажей.
Я сразу замечаю пятно между лестничными пролетами, перед последней лестницей. Оно небольшой, но это точно кровь, и она размазана, как будто…
Перед глазами распускает красная дымка, кулаки сжимаются до состояния отбойных молотков. Реальность, в которой все хорошо и гладко, остается где-то там, за пределами этого пятна крови, потому что я знаю, кому оно принадлежит. Потому что не
Дверь в квартиру Даниэлы приоткрыта и поднимаюсь по ступеням. Злость давит сверху вниз, кажется, что лестница просто рухнет от очередного шага.
Бог или кто ты там, сидящий сверху — ты огромный кусок дерьма. Почему не меня? Ее-то зачем? Мало было? Мало мучилась?
Я толкаю дверь ладонью: у Даниэлы красивое светлое покрытие и на нем видны темные полосы, а ярдом — следы от обуви. Кто-то тащил Даниэлу, потому что сама она идти не могла.
В груди взрывается весь запас тротила, и искры из глаз, фейерверком, который разрывает реальность до состояния лохмотьев вокруг дыры, за которой — совсем ничего, только пустота.
Даниэла не могла идти.
Она… Она…
Я захожу в гостиную — и Принцесса лежит на полу. Такая маленькая, худая и бледная, что я точно знаю — кем бы ни было то чудовище, которое причинило ей вред, я просто разорву его на куски. На крохотные кусочки, размером с ноготь. Вырву сердце из груди и заставляю им подавиться.
На лице Даниэлы кровоподтек, и под носом запеклась кровь. Но она дышит — прядь волос, которая лежит на ноздрях, медленно поднимается и опускается.
— Ты доктор? — слышу голос у себя за спиной и поворачиваюсь, инстинктивно сжимаясь для удара.
Голос женский, но я все равно готовлюсь.
Пол поворота — и я вижу ее. Словно блядский призрак, которого слепили из Никольского и почему-то забыли прицепить член, а заодно омолодили лет на двадцать. Я даже моргаю, потому что из-за злости вполне могу потерять связь с реальностью, но девушка все там же, но теперь я замечаю нож в ее руках: узкое керамическое лезвие, которое она держит двумя руками. Держит слишком высоко, потому что уже порезала одну ладонь, но вряд ли обращает на это внимание.
Я медленно, чтобы не испугать этого Франкенштейна, поднимаю руки ладонями вверх, и говорю:
— Да, я доктор, я приехал осмотреть эту женщину.
Девушка шмыгает носом, но стоит мне попытаться подойти к Даниэле, истошно вопит:
— Нет! — Хаотично машет ножом перед собой, но при этом делает резкие замахи. Может быть, не знает, куда бить, но если не промажет, то всадит лезвие по самую рукоять.
Я уже видел такой блеск в глазах. Когда был наемником и в нашу первую вылазку кроме меня с группой пошел еще один новичок. Когда началась перестрелка и пули засвистели прямо над головой, он словно потерялся в собственной голове, начал размахивать винтовкой перед своими и орал, что пристрелит первого, кто к нему подойдет. Он тогда не различал, где свои, а где — чужие. Вот и у этой взгляд точно такой же: она знает, что просто должна защищаться от чего-то или кого-то, но вряд ли понимает, друг перед ней или враг. И если я только попытаюсь подойти к своей
— Хорошо, видишь, я стою. — Взглядом пытаюсь «сцапать» ее взгляд, одновременно придумывая, как ее лучше обезвредить.
— Она просто уснула, — говорить Франкенштейн. — И не просыпается.
— Что случилось? — Я выбираю самый спокойный тон из возможных, потому что сейчас главное удержать ее от глупостей, а рык и злость, которые полосуют меня на части, этому точно не помогут.
— Я толкнула ее с лестницы, — спокойно и почти гордо заявляет чудовище. — Она ударилась головой и уснула.
В мыслях снова каша.
Даниэла. Наш ребенок.
Я вдруг остро — впервые так сильно, что хочется выть до кровавых слез — ощущаю, как нуждаюсь в них обоих. В моей женщине и ребенке, которого она носит. В этих двух жизнях, которые удерживает во мне все хорошее, не дают оторваться от земли, словно я — напичканный всякой дрянью воздушный шар в руках страшного клоуна. И что без них я просто… Ничто. Пустое место, оболочка из плоти и кожи, которая не видела и не понимала жизни, просто кочевала из одного года в другой, росла, как сорняк.
Возможно, я тоже безумен, но совершенно ясно осознаю — я готов убивать за них. Готов рыть землю голыми руками, выгрызать у жизни каждую их улыбку.
И как только эта мысль крепнет — мысли сразу успокаиваются. В башке — полный штиль. Лишь четкое осознание того, что я должен сделать. Никакого страха последствий, ни намека на сожаление. Я не буду ничего переигрывать, я сделаю то, что должен.
— Она хотела забрать моего ребенка! — верещит тварь и тычет в сторону Даниэлы кончиком ножа. — Она не получит ничего! Ее нужно очистить. Пустить кровь. Знаешь, вот так?
Ненормальная поднимает руки, перебинтованные на запястьях. Ей определенно сложно на мне сфокусироваться, потому что взгляд то и дело соскальзывает на Даниэлу.
— Отдай мне нож, и я это сделаю. — Протягиваю руку, но зараза делает шаг вперед и наотмашь рассекает воздух прямо у меня перед носом.
— Нет! — кричит она снова. — Нет! Нет! Я сама! Так нужно, чтобы ребенок был только мой! Видишь, она же хочет его забрать!
Я хотел бы посмотреть на Даниэлу, но не могу, потому что сейчас самое время делать шаг. Пусть и в неизвестность. Принцесса упала с лестницы. Ей и нашему ребенку нужен врач. Это единственное, что имеет значение. И не важно, сколько я проживу. Главное — успеть доставить их туда, где о них позаботятся.
Тварь не отдаст мне нож.
А я не отдам ей Даниэлу и сына.
Надо же, сына. Я уверен, что моя принцесса носит богатыря. Такого же балбеса, как и я.
И это последняя трезвая мысль в моей голове, ведь именно она стегает меня сделать шаг.
Мне нужно всего пара прыжков, чтобы на всем ходу снести преграду. Она каким-то образом знает, что я собираюсь размазать ее по стенке, и успевает выставить нож: я чувствую, как лезвие смазанным движением режет куртку, но не идет дальше.