Барин-Шабарин 2

Гуров Валерий Александрович

Сжигать или не сжигать кабинет? С одной стороны, такая мера мне казалась теперь чрезмерной. Уже и так некие «доброжелатели» подожгли ему зерновой амбар. Вот только Жебокрицкий не перестал быть моим врагом, да и то, что он обнаружит пропажу денег и документов, мне на пользу не пойдет.

Соорудив не сильно мудрёную конструкцию, когда смоченная тряпка должна загореться, но не сразу, от оставленных самим хозяином кабинета свечей, я осмотрел кабинет. Нет, все правильно. Война не терпит сантиментов. Пожар не должен перекинуться на другие помещения, ну а кабинет — моя личная месть хотя бы даже за то, что Жебокрицкий

пробовал отобрать имение, доставшееся мне от отца.

Выждав, когда уже перестали бегать и кричать в самом доме (видимо, и слуги, и хозяева отправились смотреть на горящий амбар или пробовать тушить его), я открыл дверь и вышел из кабинета в коридор.

Есть такое правило: хочешь быть незамеченным, поступай так, как от тебя никто не ожидает. Ну, кто может подумать, что в доме кто-либо находится, а ещё, что этот самый «кто-либо» решил пройтись по коридорам?

Выход, который стоило бы, скорее, назвать хозяйственным, располагался в левом крыле большого, как минимум в два раза больше, чем мой сгоревший дом, здания. Вот туда, прислушиваясь, но не спеша, я и направлялся.

Я не опасался быть услышанным или даже увиденным. Одно дело, что всё мое лицо, естественно, и тело было покрыто тканью, и узнать меня невозможно. Но почти наверняка тут сейчас вообще не души — иначе бы я так и не пошел.

Все жители дома, как хозяева, так и слуги, отправились к амбару с зерном. Уверен, что и крестьяне из соседних деревень, принадлежавших Жебокрицкому, тоже бежали спасать зерно. Это же и их хлеб. Какой скотиной помещик ни был бы, но знает, что свое имущество, то есть крестьян, морить голодом нельзя, иначе помрут — и кому тогда работать. Так что хоть под ссуду, но зерно в трудные времена выдавали все помещики. Особенные идеалисты давали и бесплатно.

Я всё-таки посмотрел, что происходит там, куда бежали сломя голову люди,. Крестьяне сейчас, наверняка, понимали, что, если не удастся ничего спасти из горящего амбара и зерно полностью выгорит, то их дети, да и они сами до урожая будут голодать. Кстати, я сам и не собирался мстить посредством поджога хозяйственных построек. Разве крестьяне виноваты в том, что у них помещик — дурак? Дурак, потому как со мной связался.

На меня, хоть я огибал их не по широкой дуге, а в ста шагах, никто не обращал внимания. Да и заметить кого-то было не так-то и легко. В темноте, а чем дальше от пожарища, тем темнее, я был почти не виден, облачённый в тёмную одежду.

Без проблем я преодолел расстояние в три версты. Там, привязанным в лесу, пасся мой конь. Между прочим, мне пока здорово везло. В округе водятся волки, и я рисковал остаться безлошадным. Но в который раз мне улыбается фортуна, и от волков слышен только вой. Впрочем, я не отличу вой волка и собаки.

Но на удачу надейся, а сам хоть что-нибудь, да делай! Так что я потратил еще минут двадцать для того, чтобы снять капканы, и спрятать их туда, где они уже как пять дней и прятались, в корнях огромного дуба. Шесть капканов с мясом внутри были хоть какой защитой от зверья. Нужно после забрать такое добро, весьма, между прочим, ценное.

А дальше было уже проще. По хорошо знакомой тропе легко добраться до своего поместья. Можно даже в дом не заходить, а сразу же идти к спортивному городку. Все знают, что с рассветом я всегда тренируюсь. Так что особых вопросов

это не вызовет. Вот если буду целый день спать, тогда могут возникнуть подозрения. Хотя кому меня подозревать? Маше, разве что. Только она и оставалась в доме. Если дамочка все же решилась сама прийти ко мне в покои, а там меня нет… Да нет, не должна. Это уже будет слишком, она же не вдовушка Шварцберг. Почему-то с Эльзой было проще, как минимум к вдовым в этом времени некоторое снисходительное отношение общества. Да и Маша на путь исправления встала, и ей ещё нужно устраивать судьбу.

Так я и поступил, принялся подтягиваться и качать пресс, до того лишь прикопав под большим камнем все деньги и документы, которые были мною экспроприированы у соседа-помещика. Мало ли, какая ещё полиция приедет с Жебокрицким, будут что-нибудь требовать, устроят обыск. А у меня-то ничего и нет. Так что пускай ищет ветра в поле. А я спал дома, только проснулся — и отправился заниматься интенсивно физкультурой.

— И когда же вы высыпаетесь, господин Шабарин? — потягиваясь, спросила Мария Александровна. — Впрочем, вы так крепко спали, и на стук не ответили мне.

Девушка была в халате с драконом — насколько я знал, это очень модная нынче вещица. В свете яркого весеннего солнца она выглядела прелестно, полыхая ярким пламенем в этом шелку, как тот ночной пожар в амбаре Жебокрицкого.

К слову, не только в амбаре. Я уже из леса, с немалого расстояния, смог увидеть пожар и в доме соседа. М-да… Это получалось, что Жебокрицкий отвесил пощечину, а в ответ получил дубиной по голове.

— Вот, Мария Александровна, не спится, нужно укреплять свое тело. Что же я буду за мужчина, если даже свою женщину не защищу, — сказал я, спрыгивая с брусьев.

— Ах, да, господин Шабарин, всё было как-то недосуг спросить, у вас ведь есть дама сердца? — будто бы невзначай спросила Маша, но сразу после прозвучавшего вопроса замерла в ожидании ответа.

Но я не был настроен дарить сегодня добро, теплоту и ласку. Если только немного огня…

— Мария Александровна, из уважения скажу вам прямо — нам с вами не быть вместе. Я покажусь вам предельно грубым, даже жестоким, но не считаю правильным обманывать себя и ваши ожидания. Замуж я вас не возьму, потому что в жизни вы несколько наследили. В содержанки же брать я вас не желаю, несмотря на всю вашу прелесть и истинную красоту, которая смущает меня и заставляет порой быть нерешительным. Так вот, я хочу научиться вас уважать и быть вам признательным за то, что вы делаете, оставаться другом. Вы умны, вы можете быть мне полезны, я оплачу вам своей признательностью, но, вместе с тем, никак не любовью, — сказал я.

Маша, расплакавшись, убежала в дом. Я продолжил свои упражнения. Да, жаль её, да, мне теперь неловко из-за того, что, вроде бы, обидел хорошую девушку. Но я не мог поступить иначе. Предпочитаю горькую правду, чем лживую лесть и обман. Может, на свою же беду и одиночество, но тут уж ничего не поделать.

Позанимавшись еще минут пятнадцать, без явного огонька, так как ночью была еще та тренировка, я заметил, как на тренировочную площадку трусцой бегут двадцать мужиков. Ни на секунду не забывая о случившемся ночью, я, не сразу рассмотрев в мужиках своих бойцов, даже напрягся. Мало ли, а ну как Жебокрицкий решил нанести сразу же ответный удар.