Барин-Шабарин 2

Гуров Валерий Александрович

Мои. У дружины запланирована тренировка. Пока мы занимались общей физической подготовкой и только чуть пробовали осваивать азы единоборств: дыхание, стойки, равновесие. Мужики пробежать версту не могут, куда там что-то серьезное давать. А еще полоса препятствий отстроится, полигона нет, мастерская не выдала гантели и штанги.

Всего в дружине у меня сорок мужиков. Но не все каждодневно тренируются. Вот сегодня два десятка прибежали на спортивную площадку, другие два десятка должны были отправиться на посадку, наконец-таки, картошки. Одолжить клубни потата удалось у Матвея Ивановича и другого соседа.

Они, как и многие, получив от губернатора задание высадить корнеплод, манкировали этим делом. Так что только обрадовались, что я готов высадить картофель и даже в будущем отписать некоторую часть урожая на соседей, прикрыв их перед губернским начальством.

— Ну что, мужики? — усмехнулся я дружинники остановились возле меня. — Вот все против того, чтобы картофель мы сажали. Но вы не переживайте не сегодня, но завтра посадим.

— Так мы, барин, не так и переживали за картофель тот, — сказал Петро, как главный в этом мужском собрании, которое пока еще сильно рано называть боевым подразделением.

Я же лично планировал проконтролировать посадку картошки, уж по крайней мере, первой десятины. Дело в том, что крестьяне не знали, что можно высаживать картофель вспашкой. Даже Емельян был уверен, что каждую картофелину нужно вкапывать отдельно, для того подготовив лунку. Поэтому, когда я решил пятьдесят десятин засеять картофелем, местные просто-напросто подумали, что я — какой-то оголтелый деспот.

Но все же просто: плуг подымает пласт земли, туда бережно, или не очень, ложится картофелина или ее часть, другой плуг идет на некотором расстоянии и закрывает ещё одним пластом картошку. Принцип я объяснил, но похоже, что сегодня поучаствовать в этом увлекательном мероприятии не получится.

— Все, нынче серьезно. Ты, Петро, — обратился я к десятнику дружины. — Сегодня все тренировки отменяем, вызывай всех мужиков, которые только способны постоять за себя и за других. Не только дружину, всех привлекаем. Организовываем усиленные караулы, посты, никого на территорию поместья не пускать, — приказал я, потом немного задумался и решил добавить, чтобы объяснить положение: — У господина Жебокрицкого кто-то ночью поджёг амбар с зерном, и мне о том известно. А он может подумать, что это сделали мы.

— Простите, барин, а это сделали не мы? — с хитрым прищуром спрашивал Петро.

Все больше этот большой человек осваивается рядом со мной и проявляет свой сметливый ум.

— Нет! — решительно ответил я. — Кстати, и верно. Пошли кого-нибудь к Жебокрицкому, чтоб ему передали: поджог был сделан не нами, но, если он ещё что-нибудь сделает против меня или моего поместья, моих людей — я сожгу и его дом, и его самого… Нет лучше про дом и его самого не говорить. Просто сообщить, что может случиться непредвиденное.

Сложное решение, конечно, стать на осадное положение в тот момент, когда ещё посевная не закончилась. Но безопасность для меня на первом месте. Нет, не столько я беспокоюсь о себе, сколько о том, что у Жебокрицкого может сорвать крышу, и тогда он развяжет междоусобную войну со смертями, взрывами, стрельбой, засадами и поджогами всего, что горит. Вот этого допустить никак нельзя. Резонанс будет. Случится расследование, и ещё неизвестно, на чью сторону встанет так называемое «местное правосудие». Врагов у меня в городе хватает. Кстати,

о них… Что-то молчат, не дергают.

Мог ли Кулагин прислать своих людей сжечь мой дом? Мог, но верится с трудом. Тем более, что в ходе расследования были опрошены станционные смотрители всех почтовых станций в округе, проверены гостиные дома в Луганске, Славяносербске. Не было подозрительных личностей. Всякие обретались в городках и на станциях, но моему описанию Тараса никто не соответствовал.

— Вакула, берёшь свой десяток. У кого есть сабли и кто умеет ими владеть, также быстро вооружиться, и выдвигаемся на дорогу, что ведёт в усадьбу Жебокрицкого, — продолжал приказывать я. — Срочно сообщите о случившемся господину Картомонову, скажете ему, где меня найти.

Голову вдруг пронзила мысль, что, может быть, сегодняшний поджог — дело рук моего крестного. Он немало кричал о том, что нужно сжечь Андрея Макаровича Жебокрицкого вместе с его домом. Я-то воспринимал эти воззвания как браваду, за которой не будет решительных действий. Но кто знает, не случилось ли здесь, как в той поговорке про мальчика, который постоянно кричал, что волки идут грызть овец? И в тот момент, когда и вправду так произошло, мальчику никто не поверил.

— Бах! — грохнул выстрел, когда не сильно спеша, конь-то мой уставший, я ехал к, так сказать, «дальней заставе».

— Быстро за мной! — выкрикнул я, хлестнув коня плеткой в бок.

На моей земле стояло более двадцати конных, при этом у них были ружья. У меня ружье было да два пистолета — вот и всё огнестрельное оружие. Но нельзя показывать своего замешательства. Да и не было растерянности. Уж хотели бы убивать, так стреляли бы в нас. А эти ждут.

— Почему вы на моей земле, еще и с оружием? — выкрикнул я еще за метров тридцать до грозных незнакомых мужиков.

Вперед выехал человек, которого я узнал. Когда собирал сведения о Жебокрицком и его окружении, о Лавре Петровиче Зарипове пришлось также осведомиться. Он был для Жебокрицкого, как, наверное, Тарас для Кулагина. Вот только Зарипов — дворянин, и мне непонятно, почему он терпит унижения от Жебокрицкого. Подслушанный в кабинете соседа-помещика разговор — яркое доказательство, что Лавр не блюдет свою дворянскую честь.

— Господин Шабарин, мы прибыли предупредить вас о том, что отныне вы сильно задолжали господину Андрею Макаровичу Жебокрицкому. Вам следует незамедлительно выплатить… — Лавр замялся.

Возможно, что его смутило мое поведение. Я перекинул правую ногу, принял вызывающий вид, сложа ногу на ногу в седле. А еще я усмехался. Так боязливые барчуки себя не ведут. А я помнил тот скепсис Лавра, что он высказывал своему хозяину в кабинете, что я, дескать, не способен ни на какой серьезный поступок.

— Так сколько же денег хочет мой сосед за то, что… чего я не делал? А вот ему нужно бы заплатить мне за дом, — сказал я.

— Ваш дом сожгли не мы! — выкрикнул раздраженный Лавр.

— Не верю! — солгал я.

— Я дворянин, я вам слово чести даю! — возмутился Лавр Петрович.

Я не мог скрыть пренебрежения во взгляде, да и не хотел этого делать. Человек чести не мог позволить с собой так разговаривать Жебокрицкому.

— Если мы продолжим разговор о доверии, то он ничем иным не кончится, кроме как дуэлью, — сказал я.