Барин-Шабарин 5
Шрифт:
— Сударь, не имею радости быть с вами знакома, — увидев меня, её высочество моментально направилась к входу, где я, собственно, и застрял.
Я же, войдя в зал, на секунду растерялся. Просто не знал, как нужно себя вести, и что делать. Если бы хозяйка достаточно быстро не подошла бы ко мне, то я бы внаглую присел за ближайший столик и проявил инициативу, стал бы знакомиться самостоятельно. Как бы это выглядело в глазах присутствующих, мне было небезразлично, но не настолько, чтобы я шел против своей чести и был опозорен. Я посчитал
— Действительный статский советник вице-губернатор Екатеринославской губернии, Алексей Петрович Шабарин, — представился я, резко по-гусарски кивнул головой, приложился к протянутой мне ручке.
— Как я полагаю, вы пребываете в Петербурге без супруги? — спросила великая княгиня.
— Да, я лишь заехал в столицу, но имею много неотложных дел в Екатоеринославе и в Новороссии, — сказал я.
Наверное, в молодости Анна Павловна была очень даже ничего себе. Сейчас — симпатичная старушка… со взглядом волчицы. Но никаким образом я не стал бы напоминать даме о её возрасте.
— Теперь, Ваше Высочество, я понимаю, почему провинциальные дворяне по осени стремятся попасть в Петербург. Чтобы увидеть прекраснейших дам столицы, среди которых вы, несомненно, предводительница. Это впечатление на целый год вперёд. Как говорили древние римляне: увидеть Рим и умереть! — сказал я.
— Браво! Нет, определённо браво! — захлопала в ладоши княгиня, привлекая всеобщее внимание.
Порядка двадцати пяти человек теперь уставились на меня. Я держался гордо, показывая всем, что всего лишь взглядом, хоть и нарочито пристальным, меня не возьмёшь.
— Господа, своей волей я сегодня учреждаю награду за самый необычный комплимент. Благодарю вас, господин Шабарин, — сказала княгиня достаточно громко, чтобы слышали все.
Раздались жидкие аплодисменты, обличающие подхалимов и льстецов.
— Куда же вас определить? Какие у вас предпочтения? Говорите о военном деле или о политике? Прошу простить, но ярых помещиков, которые любят говорить лишь только об урожае, сегодня нет, — сказала княгиня с лёгким смешком.
Конечно, это не последний будет намёк на мою провинциальность. Я повёл бровью.
— Чай не лаптем щи хлебаем. Можно поговорить и о политике, — сказал я. — Прошу простить меня, ваше высочество. Но непринужденная и уютная обстановка вашего дома…
— Такое выражение я уже слышала. И не чинитесь. Тут можно говорить то, что на уме. Что ж, — Анна Павловна усмехнулась, показала мне направление, и я проследовал за нею.
— Но у нас есть правила: каждый сюда входящий должен чем-то удивить. На худой конец, прочтёте стихотворение, — сказала великая княгиня, пока мы шли к одному из столиков.
Я даже не столько из-за разговоров сомневался идти ли в салон, как меня смущали всякие возможные игры, что могут случиться на подобных посиделках. Не хотелось выглядеть неловко, впрочем, если и другие будут в подобном же положении,
— Николай Алексеевич, любезный мой друг, будьте добры, примите в ваше общество господина Шабарина. Мой венценосный брат был в восторге от общения с этим молодым человеком, — сказала Анна Павловна, когда мы подошли к одному из столиков.
После того, как полноватый мужчина с пышными бакенбардами и большим носом картошкой согласился принять меня в свою компанию, княгиня нас представила.
Передо мной был никто иной, как Николай Алексеевич Милютин. Я знал, что он завсегдатай кружка Анны Павловны. Более того, Милютин, возможно был вторым человеком во всем этом собрании, помогая Анне Павловны с организацией салонных четвергов. Рядом с ним находился на данный момент не менее, возможно, и более известный человек — Пётр Андреевич Вяземский. Известный поэт, меценат, издатель.
Вяземский имел сходство с персонажем экранизации «Война и мир» постановки Бондарчука, то есть с самим режиссером. Казалось, что передо мной сидит Пьер Безухов, всё в тех же очках со слегка полноватым лицом и блуждающим взглядом.
— Ну-с, господин Шабарин, расскажите о себе. Мы же должны найти общие темы для разговора. Хозяйку дома нельзя расстраивать. Она всегда переживает, если гости не ведут увлечённые беседы, — сказал Пётр Вяземский.
Безусловно, сперва я стал рассказывать о том, что присутствовать в таком обществе для меня великая честь. Пусть Милютин ещё был только тайным советником, а не тем министром, который воплощал в жизни реформы Александра II, но Пётр Андреевич Вяземский уже был знаменитым поэтом, между тем, он князь.
Ну, а после я вкратце рассказал о том, чем занимаюсь. В своём рассказе делал упор на то, что я промышленник, и в моей собственности уже не одно достаточно крупное предприятие. Пришлось козырнуть дружбой со светлейшим князем Михаилом Семёновичем Воронцовым, рассказать о своих деловых и приятельских отношениях с графом Алексеем Алексеевичем Бобринским. Я не бравировал своими связями, тем более, что присутствующих подобных знакомств должно было быть еще больше. Но и не хотел, чтобы моим обществом тяготились, считали меня неким неудобством сегодняшнего вечера.
— Не чинитесь, все кто попадает в салон Анны Павловны, становится равными друг другу. Я и сам из бедной дворянской семьи, имение было всего лишь на сто пятьдесят душ. Но вы и я здесь, — сказал Николай Алексеевич Милютин.
Не знаю, чем было вызвано достаточно тёплые отношения ко мне со стороны и Милютина, чуть позже Вяземского, возможно, я просто не смог определить отличную актёрскую игру, но фальши не чувствовал.
— У нас есть три темы для разговора. Можем поговорить о состоянии дел в деревне, развитии производства в Российской империи и железных дорогах, а также о поэзии — о вечном, — резюмировал моё представление Пётр Андреевич Вяземский.