Барин-Шабарин 5
Шрифт:
— Удивительный вы всё-таки человек, Алексей Петрович. Я ещё государю не докладывал о том что готовлю полностью оснащённою новейшими образцами вооружения дивизию, а вы о ней уже знаете.
— Поверьте, ваша светлость, об этом в вашем достойнейшем поступке знают уже многие. Вы, видимо, забыли, что мы с вами пайщики. А часть вооружения вы заказывали на знакомых мне заводах. Две сотни револьверов, которые отгрузили вам из их мастерских… — усмехнулся я. — Вы делали покупки и не сложно догадаться, зачем. Особенно, когда вы оценили мой поступок с оснащением полка.
— Да, признаться, чувствую себя всё хуже
Если начало разговора показалось мне натянутым, то сейчас я чувствовал, будто бы разговариваю со старым приятелем. Конечно же, мне не стоит забывать о субординации, но бояться гнева Воронцова точно не приходится. Вроде бы Воронцов в иной реальности пережил Крымскую войну и даже на полгода государя Николая Павловича. Так что пусть сильно не прибедняется, старичок.
— Позвольте я вам дам совет, Алексей Петрович, — нахмурив брови, сказал Воронцов.
Я уже приготовился слышать что-то серьёзное, отповедь за мои не правильные действия, критику. Однако услышал и вовсе неожиданное.
— Не пойте больше хорошие песни. Песни великолепны, в отличие от вашего грубого голоса, — сказал Воронцов и стал смеяться.
— Ха-ха-ха! — я не сдержался и рассмеялся.
— Ну всё, идите, веселитесь, являйте высшему свету себя в полной мере. Пригодится. А завтра жду у себя поутру, не позднее десяти часов. Обсудим все сделки, которые вы намереваетесь сделать в связи с будущей войной, — сказал Воронцов, и будто потерял ко мне интерес.
Я заметил, как он, когда мы смеялись начал немного кривится от боли. Потому и просит уйти, чтобы я не видел его слабым. Вряд ли я могу что-нибудь сделать для светлейшего князя, хотя хотелось бы, чтобы он прожил ещё хотя бы десяток лет. Вот как жить с тем, что я знаю, что человек умрет меньше чем через четыре года? Живу как-то.
Как и заведовал мне старший товарищ, я пошёл веселиться. Когда ещё представится возможность побывать в самом элитарном салоне в Петербурге! Гульну перед войной! Где там-то дамочка, что руки мне на колени клала? Может быть пора посетить темный сад, что раскинулся у дома? Там много укромных местечек.
* * *
Александр Сергеевич Меньшиков прибыл в Константинополь настолько быстро, насколько это было возможно. По принятым дипломатическим правилам он должен был сообщить о своём приезде султану незамедлительно. Однако Чрезвычайный и Полномочный посол Российской империи в Османской империи посчитал, что султан Абдул-Меджид и так будет знать о его приезде.
Уже на следующий день Александр Сергеевич устроил приём в русском посольстве. При этом никто из османов на мероприятие приглашён не был. Лишь только некоторые представители европейских государств. Между тем, русское посольство сделало всё, чтобы о приёме знал не только султан, но и высшие чиновники Османской империи.
И теперь, еще сравнительно молодой, чуть старше тридцати лет, правитель ранее великой империи, готовился к разговору с русским
— Великий это будет большим унижением для русского посла. Он заслужил этого, — сказал визирь Мустафа Наили-Паша.
Уже пожилой албанец, ставший визирем, пытался льстить султану и задержаться в своей должности визиря хоть бы год, что уже вдвое больше, чем пять его предшественников.
Падишах презрительно посмотрел на своего главного чиновника, но ничего ему не сказал. Теперь отступать было некуда. Русский посол проявил крайнюю степень неуважения к султану, а Абдул Меджид повелел сделать так, чтобы посланник русского императора обязательно поклонился падишаху и султану.
— Достаточно ли высок русский посол, чтобы согнуть спину при входе? — спросил султан, прикидывая высоту дверной арки.
— Он достаточно высок, Великий… Скорее длинный, — отвечал визирь.
До падишаха доходили слухи о том, что русский посол в беседе со своим английским коллегой заявлял, что не будет такого, чтобы представитель русского императора поклонился османскому султану.
По наущению французов, Абдул-Меджид и решил повелеть заложить дверь, ведущую в зал приёмов нового дворца султана таким образом, чтобы всякий входящий должен был согнуться.
Скоро в приёмном зале дворца собрались послы ведущих европейских государств, первые чиновники Османской империи, даже английские и французские журналисты были. Всех пригласили, чтобы увидеть, как русский посланник Александр Сергеевич Меньшиков нарушит данное обещание и поклониться султану. Он же не сможет войти в зал, чтобы не согнуться. Публика была в предвкушении спектакля.
— Чрезвычайный Полномочный посол Российской империи князь Александр Сергеевич Меньшиков! — громогласно объявил, на европейский манер, один из придворных евнухов.
Вот уже должен войти высокий Меньшиков, он должен согнуть свою голову, у репортёров готовы заранее статьи, в которых они обличают Меньшикова во лжи и в покорности. Но что-то Меньшиков не шёл. Его тень находилась за дверьми. И тут…
— Ах! — послышались возгласы удивления и возмущения.
Да, Меньшиков поклонился, но вопрос то как именно он это сделал. По всем правилам первая часть тела русского посла, которая должна была оказаться в приёмном зале османского Султана, — это голова. Склонённая в покорности голова! А появилась… То место, на котором обычно русский посол сидит. Приглашённые репортёры уже предвкушали, как они будут мучиться с формулировками, описывая происходящее. «Седалищем вперед?», «Русский посол показал, свое отношение к проблеме?» «Русский посол показал истинное лицо?»
— Султан, у вас очень низкие двери. Неужели в Османской империи так стало плохо с едой, что люди не растут? — вальяжно, унизительно как для султана, так и для всех османов, говорил Меньшиков.
Абдул-Меджед явно растерялся. Сперва он посматривал в сторону янычара, который схватился за эфес своего ятагана и ждал только приказа от правителя, чтобы отрубить ненавистному наглому русскому голову. После падишах посмотрел на французского посланника, который делал вид, будто бы ничего не произошло.