Барин-Шабарин 5
Шрифт:
— Я тебя люблю, но разговаривать так со мной не надо, — строго сказал я, а сам отправился давать указание, чтобы Пирогова не только пропустили, но и сопроводили с хлебом-солью.
— Ты цел? Если бы ты не послал ко мне людей сказать, что с тобой всё в порядке, я бы сошла с ума. Когда узнала, что тебя хотели… — присмирев, отчего-то смутившись и опустив глаза, сказала Лиза.
— Это можно считать признанием в любви? — улыбнулся я, вставая со своего кресла и обнимая жену и сына.
— Дурак ты! Люблю вас больше жизни, — сказала
Её глаза предательски блеснули влагой.
— Мама, ты плачешь потому, что папа дурак? Он не дурак, он умный! — сказал Петя, и теперь уж мы с Лизой дружно засмеялись.
— Вам ничего не угрожает, волноваться нечего. Но отныне и до конца войны вы оба, как моё сокровище и главная ценность, будете под охраной! — сказал я столь жёстко, чтобы Лизе даже и не захотелось спорить.
— Как скажешь, — утирая платком слёзы, произнесла моя любимая женщина, мать моих настоящих и будущих детей.
— Ты голодна? Наверное, ещё ничего не ела, всё волновалась? И перво-наперво Пирогова я попрошу осмотреть тебя. Пусть он и не по женским болезням, но всё же доктор умный — если что не так, то увидит, — сказал я и поспешил дать распоряжение, чтобы нам накрыли семейный обед во флигеле.
Впрочем, вряд ли он получится по-настоящему семейным. Не пригласить профессора Пирогова к столу я не имел права.
— Ваше превосходительство, доставили англичан! — запыхавшись, весь в пыли и даже в грязи, доложился мой начальник охраны, Мирон.
— Все целы? — строго спросила Лиза. — Если это тот гад, что скрал нашего сына, у которого господин Мирский отбил Петю, то я хочу выцарапать ему глаза!
— Если пообещаешь, что только посмотришь на него, а после пойдёшь досматривать нашего сына и не будешь вмешиваться в мои дела, то я это позволю, — потом я подумал и добавил: — Мирский, дорогая, давно не друг нам. Там всё было сложно. Но Мирский — предатель.
— Не может быть! Он всегда был со мной такой обходительный! — всплеснула руками Лиза.
Я не рассказывал жене, какие отношения сложились у Святополка внутри его семьи. Сколько сама Лиза ни напрашивалась в гости к, казалось бы, такому близкому моему другу Святополку, всегда находились какие-то причины, которые не позволяли этому случиться. Я же искренне верю, что вмешиваться в чужие отношения — всегда себе дороже.
— Он-то сына нашего и выкрал, и всё с умыслом, Лизонька — чтобы, когда меня убьют, оказаться рядом с тобой, позаботиться… Ну, а чего он истинно хотел, ты поймёшь, не маленькая, — сказал я, а по мере моих слов глаза у Лизы округлялись всё больше.
Она — женщина основательная, с сильным характером. Вот только до конца ещё не понимает, насколько мир бывает суров и сколько в нём лжи. К сожалению, больше, чем истинной правды. Изуверство, которое придумал Мирский, для неё было явно в новинку, даже после того, что произошло с ней в юности, когда её обманул моряк Печкуров. О подобной подлости нынче даже не пишут в книгах.
Через
— Господин Мирский, тиран! — как только мы вошли в комнату, выкрикнула с нотками истерики Лиза. — Вы подонок и подлец! Гори в аду, изверг! — опять выкрикнула Лиза, потом перевела внимание на англичанина. — А вам, сударь, я желаю гореть в аду рядом с этим подлецом.
Сделав несколько вдохов-выдохов, предоставив мне время, когда я уже себя было проклял за то, что позволил Лизе сюда прийти, моя женщина спокойно и абсолютно ровно произнесла:
— Любимый муж мой, как закончишь разбираться с этой грязью, я жду тебя на обед. Не забывай, что у нас нынче гости.
Ох, и стерва же мне попалась в жёны! Прямо ещё больше её за это люблю!
— Обещаю, любимая, сильно кровью не замараться. Всегда нужно подходить к столу с чистыми руками, — не остался в долгу и я.
Лиза кивнула, вздёрнула подбородок и ушла. Я же ещё в безмолвии простоял пару минут. Мирский так сильно хотел мне что-то сказать, да и английский шпион тоже жаждал разговора, видно, решил воззвать к моей чести — так или иначе, оба не сводили с меня взгляда. Но только тогда, когда я дождался, когда передо мной аууратно поставили стол с ещё более аккуратно разложенными на нём различными инструментами, в которых можно было с лёгкостью узнать пыточные, я приказал:
— Мирон, позаботьтесь, чтобы из дома губернатора вышли все, кроме охраны. Заприте все окна, чтобы криков не было слышно, — я говорил это нарочито спокойным голосом, как маньяк, сосредоточившийся на выборе инструмента для пыток, но и в предвкушении удовольствия.
И пусть поверят. В это время я действительно брал в руки то кузнечные клещи, то молоток, то большой нож или скальпель.
— А вот это, — я передал кочергу Мирону, — кочергу накалить на огне и принести мне. А ещё выбери того, кто в задний проход её засунет англичанину.
— Будет сделано! — весело и задорно ответил Мирон и вышел.
— Кляп изо рта выньте! — приказал я оставшимся охранникам.
— Вы не посмеете! Я — уважаемый купец! — с явным ужасом в голосе произнёс англичанин.
— Это было бы даже проще. Вот были бы вы подданным его величества короля Англии… может быть, я бы и подумал. Всё же не звери же мы, — деловито произнёс я.
Молчание было мне ответом. Хотя уже и так он себя выдал. Ведь понял, что кочерга предназначается ему.
— Тогда вопрос решён. Буду пытать вас, пока вы не станете англичанином. Жаль, что у меня нет цели сделать из вас еврея. Было бы еще проще, — продолжал куражиться я.