Барочные жемчужины Новороссии
Шрифт:
[3] Нарушавших эту договоренность черкесов штрафовали свои же.
Глава 18
Портовая драка, бессмысленная и беспощадная
Все последовавшее за этим настолько напомнило мне образцовые каскадерские драки из многочисленных фильмов, что я, не думая о возможной опасности, остался стоять на месте. Смотрел как зачарованный. Различить в этом сцепившемся, орущем, размахивающем руками и ногами, клубке кого-либо было сложно. Только по мельканию разноцветной одежды хоть как-то можно было отличить русского моряка от
Выбраться теперь из толпы дерущихся живым и невредимым представлялось почти невозможным. К ногам моим свалилась куча из пяти сцепившихся матросов. Все были пьяны. Их рожи — лицами это назвать язык не поворачивался — были уже изрядно окровавлены.Но они продолжали жестоко избивать друг друга. До ножей и кинжалов дело еще не дошло. Пока не дошло…
— Коста, соберись! — сбоку раздался требовательный окрик Спенсера.
Вслед за этим его кулак пронесся в сантиметрах от моего лица. Вовремя. Очень вовремя. Этим ударом Эдмонд уложил на землю низкорослого турка, который был уже готов стукнуть меня короткой и широкой доской. По всей видимости, деревяшка эта еще с минуту назад была одним из фрагментов двери.
Я пришел в себя. Это не кино. Это не каскадеры. Они не изображают удар. Они бьют по-настоящему. Очень сильно, очень больно. Если хочешь остаться живым в такой драке — крутись-вертись на 360 градусов. Адреналин зашкаливает, но голова должна оставаться ясной и холодной. Ты чувствуешь запах крови, тебя охватывает невиданный азарт, ты разгорячен и весь дрожишь от напряжения, но должен уподобиться роботу, неведающему страстей, страха, паники. Это не кино! Это уличная драка, дамы и господа! Понеслась!
…Первое, что я сделал, как ни странно это звучит, так это позволил невесть откуда попавшему в этот водоворот итальяшке, орущему что-то про «путану сардину», дать мне по лицу! Чуть отклонился при этом, чтобы удар получился смазанным. Мне это сейчас было необходимо. Действует, как ведро холодной воды! Сразу приводит тебя в чувство, будит звериные инстинкты. Просыпается злость.
— Ах, ты, сука неаполитанская! — само как-то навернулось на язык.
Откуда у меня взялась эта «неаполитанская» объяснять себе времени не было. Кулак мой удачно приложился в переносицу матросу. Первый пошел!
Турок с доской ожил под ногами. Пытался встать. Доску из рук так и не выпустил. Наклоняться я не стал. Пнул ногой, как по мячу пробил. Лежать!
— Уверяю тебя, кунак, пред стеной Кавказского хребта я стану лучшим другом черкесов! Им вполне будет достаточно моих уверений о том, что Россия не имеет никаких прав на эти земли и что турецкий султан не смел уступать их по мирному договору. Я, и вправду, с этим согласен, даже не придется врать, — Спенсер, как ни в чем не бывало, продолжил наш разговор, точными ударами отбрасывая от нас противников.
Обернулся к нему на мгновение. Чуть не потерял весь свой боевой задор, так мне хотелось сейчас рассмеяться! Спенсер стоял в классической боксерской стойке а ля Чарли Чаплин. Оно, конечно, англичанину виднее, их вид спорта. И, судя по всему, Спенсер сейчас
Спенсер заметил мой взгляд. Мой веселый вид его несколько озадачил. Но он тут же собрался.
— К спине! — приказал он мне.
Соображает, ничего не скажешь! Я встал у него за спиной. Теперь нам чуть полегчало: 360 градусов свели к 180-ти.
— Будем выбираться! — сказав это, Спенсер, увы, приложился к русскому моряку. — Иди за мной!
— Хорошо! — ответил я, встав поближе к его спине. — Эдмонд!
Правой, левой.
— Что?
И он: правой, левой.
— Правую руку чуть выше. Не сердце нужно защищать, а подбородок!
Правой, левой.
Спенсер фыркнул.
— Ты вздумал англичанина учить искусству бокса?! — тут он матернулся в первый раз на моей памяти. Не в мою сторону, правда. Вырубил кого-то, перед этим отхватив.
— Где уж нам, дуракам, чай пить!
— Хватит болтать и веселиться, Коста! Дерись!
У нас со Спенсером было одно кажущееся преимущество перед толпой: мы были трезвы, в отличие от этой пьяной ватаги. «Кажущееся», потому что, если пьяный, считай, что под наркозом. Не так чувствует боль. Чтобы такого вырубить, нужно постараться. Пьяному все по фигу. Прет и прет. Но силы у него кончаются быстрее. И встает он не так быстро. И с координацией — беда. Зато злости, жестокости и дури — выше крыши! Ничего не соображает! Ничего не рассчитывает: ни силу удара, ни последствия. Убьет — глазом не моргнет! И даже не поймет, как это у него получилось!
Я дрался, уже нанося удары без разбора. Сейчас было не до этикета. Не марлезонский балет. Некогда разбираться, кто свой, кто чужой. Так что, извиняясь про себя, лупил и русских моряков. Прояви я секундную слабость, останови руку в полете в надежде, что и летящая мне в лицо рука тоже остановится, потому что «братишка, я свой, я русский»… тем более, грек в компании с англичанином… может случиться самое страшное в таких драках. Нет, не то, что тебе втащат по морде. В такой катавасии — это неизбежно. Хочешь не хочешь, а пару-тройку своих лещей отхватишь. Да, если даже и с десяток! Не страшно. Неприятно? Да, но в порядке вещей! Я вон уже раза четыре крякнул от пропущенных ударов. Страшно, если ты упадешь при этом. Вот тут, практически, — хана! Счастье, если успеешь быстро вскочить обратно на ноги. Если нет: добьют, затопчут!
— Право европейских правительств вмешиваться в дело народов для установления равновесия силы давно признанно, — Спенсер тут же продемонстрировал это право, уложив метким ударом какого-то моряка. — Но Россия хитра и вероломна…
В данную минуту вероломство попытался проявить все тот же турок с доской, которого я пинал ногами и от которого мы удалились на десяток метров. Он метнул ее, целя мне в поясницу. Доска пролетела мимо, «облагодетельствовав», судя по громкому стону, какого-то несчастного.