Барометр падает
Шрифт:
— Да, ты не лектор. Экономический эффект не главное, цель — укрепление социальной справедливости, достижение социального равенства.
— Ага, чтобы не было богатых.
— Мы не аскеты, уравниловки не допустим, но надо же и меру знать, — пожал плечами Стельбов.
— Но вдруг кто-то возьмёт, и не переведёт деньги во «Внешэконом», оставит в «Лионском Кредите», или «Дойче Банке»?
— Уголовная статья, и серьёзная уголовная статья.
— А если человек останется на Западе? — голосом кинопровокатора спросил я.
— Кто хочет остаться на Западе, тот и без закона о прожиточном максимуме там останется. Уже остаются, тебе ли,
— Но таких людей… индивидуумов, — продолжил он, — будет мало. Единицы буквально. Родина без них проживет, а вот проживут ли они без Родины?
— Теория грибницы, — согласился я.
— Какая теория?
— Вот если эту лисичку, — я сорвал очередной гриб, — воткнуть в землю в другом месте, то она обречена. Не примется, поливай, не поливай. Потому что она — лишь часть грибницы. А грибница от сорванной лисички ничегошеньки не теряет, потому рвать их, грибы, можно совершенно безбоязненно, лисичкой больше, лисичкой меньше, значения не имеет.
— Вот как? Ну, люди всё-таки не грибы, хотя порой похожи до неразличимости. Что ж, пора обратно.
И мы пошли обратно.
Когда мы почти достигли песочницы, Стельбов спохватился, вернее, сделал вид, что спохватился:
— Насчёт миллионов. Да, прожить их трудно, однако честно заработанные деньги можно направить на какой-нибудь общественно-значимый проект, например, на восстановление гостиницы «Москва». Ты же, Миша, любил обедать в ресторане «Москвы»?
— И это интересное предложение.
— Так каковы же твои планы?
— От вас, Андрей Николаевич, секретов быть не может. Планы таковы: сначала мы устроим торжественный обед и проводы для нашего товарища, он будет возглавлять диагностический центр «Космос», в Ливии. С испытательным сроком, но мы в него верим. Вечером всей большой компанией садимся в поезд и едем в Сосновку, к родной грибнице. Здесь стало холодать, а Сосновка — пятьсот километров к югу, не пустяк. Самые старшие и самые младшие останутся там, Ольга и Надежда в понедельник вернутся в Москву, заниматься издательскими и прочими делами, а я поеду на сборы, куда решит наука. Матч — дело серьезное. Вот такие у меня планы.
— Что ж, дерзай. Дерзай… — повторил он, глядя на меня с сомнением. Попрощался с Ми и Фа, и с каждой за ручку, и пошёл в дом переодеваться. Ему возвращаться в Кремль, государственные дела вершить. Всю ночь вершил, утром приехал, поспал, сейчас погулял немножко с внучками, и назад.
Санин недавно роман принёс, о жизни полярников на льдине. Белое безмолвие. Вроде бы спокойно всё, но в любую секунду льдина может треснуть, или сжатие начнётся, или ещё что, а с виду тишь да благодать.
Вот и сейчас — с виду безмолвие, но следует готовиться ко всему.
По крайней мере, теперь понятно, почему девочки о расходниках заговорили. Узнали о грядущем законе, и решили, что лучше денежкам Чижика на медицину пойти, нежели невесть куда. На помощь братскому африканскому народу, например.
Тамбовский волк вам брат!
Не возможная потеря денег пугает, что деньги, далеко деньги. С деньгами я разберусь, не пугайте мастера киндерматом. Когда пишут об укреплении социальной справедливости, читай: пытаются снизить социальную напряженность. А она, напряжённость, не снижается, с чего бы? Да, возможно, кому-то на несколько минут или часов станет легче, если у популярного драматурга, или песенного композитора
А где тонко, там и рвётся.
Вот что печально.
Глава 6
24 августа 1979 года, пятница
Как тренируются тигры и чижики
— Как вам дом? — спросила Алла Георгиевна, «просто Алла».
— Интересный дом, — вежливо ответил Тигран Вартанович.
— Ремонт нужен, — сказал я, как опытный домовладелец.
А Рона Яковлевна ничего не сказала. Промолчала.
Алла Георгиевна, штатный инструктор физкультуры санатория «Дюны», вывезла нас на экскурсию. Ну, как бы экскурсию. Ознакомиться с окрестностями. Нида и есть окрестность.
— Этот дом построил для себя Томас Манн, немецкий писатель, в тридцатом году. В двадцать восьмом он получил Нобелевскую премию, и решил, что дом на берегу моря — это то, чего ему не хватает для творчества.
Девочки тоже так решили, Лиса и Пантера. Морской воздух, насыщенный йодом и бромом, с высоким парциальным давлением кислорода, обогащенный эманациями соснового леса — это прекрасное средство для приведения в равновесие нервной системы, да и остальных систем тоже.
И потому тренировочный сбор мы — я и Петросян — проводим в санатории «Дюны», что на Куршской косе, между селениями Морское и Нида. Приехали вчера к вечеру, а сегодня обживаемся, осматриваемся, привыкаем.
«Дюны» — ведомственный санаторий, о нём в газетах не пишут, путевок в профкомы не распределяют. Место тихое, место закрытое. То, что нужно.
Я звал в команду Нигматова, Геллера и Петросяна. Но…
Нодирбек отказался. Не может. Без объяснения причин. Геллер играет длинный круговик в Монреале. Подъедет к началу матча. А Петросян согласился, но есть «но». Одно, зато большое. Мы оба, я и Петросян, готовимся к сражениям. Я буду защищать титул, Петросян — пробиваться к короне на межзональном турнире. Ситуация такова, что в недалёком будущем мы можем сойтись в поединке за корону. Если я её сохраню, а Петросян пройдёт отбор. И первое, и второе вполне вероятно. Как же мы будем тренироваться, если мы — соперники?
Да, соперники. Но не враги. Главное же — мы советские люди! Мы и хлебом поделимся, горбушку и ту — пополам, а уж дебютными заготовками для общего дела, для того, чтобы корона оставалась в Советском Союзе — да всегда пожалуйста!
Это и прозвучало в передаче «Спорт за неделю», а затем и в большой статье в «Советском Спорте».
— А теперь это музей? — спросил Тигран Вартанович.
Выглядит он куда лучше, чем в Биле семьдесят шестого года, когда Рона Яковлевна уложила-таки его в швейцарскую клинику. Вылечили швейцарцы, наши доктора закрепили результат. Теперь Тигран Вартанович снова улыбается, а когда он улыбается, женщины тают.