Барометр падает
Шрифт:
Вошел прикрепленный к нам волонтер, принёс бутылку игристого рейнского, и бокалы. Сказал, что бургомистр скоро прибудет, тогда и церемония начнется.
Скоро, ага.
Женя вызвался откупорить бутылку. Он в этом деле мастак — сесть на хвосты.
Адольф Андреевич произнес тост:
— За победу! За нашу победу!
Всё кончилось хорошо, просто замечательно. Готовы выполнить любое задание Советского правительства и Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
А мне нужен отдых.
— А призовые, призовые, Михаил Владленович, их как? Пополам разделят? — спросил Женя. Кто о чём, а Женя о насущном.
Я не ответил. Секрета никакого, всё изложено в условиях поединка, изложено и опубликовано, нужно лишь уметь читать. По окончании матча каждый получает миллион долларов, а чемпион — ещё миллион. Приложение к короне, так сказать.
— Передайте, пожалуйста, газеты, — попросил я Ефима Петровича, давая понять, что разговаривать не хочу. Устал.
Что пишут? Всякое пишут. И о нашем матче, но не только о нём. В мире многое происходит и помимо шахматных состязаний. И даже очень многое. К примеру, обнародовано соглашение о строительстве в Советском Союзе нефтеперерабатывающего комплекса. Большого и современного. Кредиты дает Федеративная Республика Германии, а расплачиваться Советский Союз будет нефтепродуктами. В строительстве и эксплуатации примут участие специалисты из Германской Демократической Республики. А сама стройка будет располагаться вблизи города Энгельс, но, главное, указом Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик, восстанавливается Немцев Поволжья Автономная Республика! Такое вот неуклюжее название, но для немцев — райские звуки.
Ай да Стельбов, ай да сукин сын!
И сразу видно, кто историю творит, а кто в песочнице кулички лепит.
Новость свежая, вчера ничего такого не было слышно. А утром я ни радио, ни телевизор не включал. Настраивался и сосредотачивался. И хорошо, что не включил, а то, поди, внутренний покой был бы нарушен, а без внутреннего покоя в шахматы играть трудно: со счета сбиться можно.
Новости были без комментариев. Не успели. Событие застало всех врасплох. Хотя почему всех? Хонеккер и его окружение точно знали. Гельмут Шмидт тоже. Сейчас продажные западные писаки, акробаты пера и шакалы ротационных машин, получат установку от своих кураторов, тогда и напишут. О том, что с одной стороны нельзя не признать, а с другой — нельзя отрицать, следовательно, всё в нашем мире превратно, всё в нашем мире коловратно.
А если собственным умом? А если собственным умом, то следует годить. Хотя появление третьего немецкого… ну, не государства, нет, но как бы… изменит ситуацию на политической доске. Пешка превратилась пусть не в ферзя, даже не в ладью, но в коня — точно.
— Задумался, Миша? Как распорядиться десяткой, что тебе перепадет? — это опять Женя. Нет, бокал игристого так не
— Вы бы, товарищ Иванов, помолчали, что ли, — попытался вразумить Женю Миколчук, но как-то без огонька. Папу-генерала помнил, или просто вопрос его интересовал тоже?
— О какой десятке, товарищ майор, ты говоришь? — задал я встречный вопрос.
— По новому закону предел годового заработка десять тысяч, ведь так? — начал объяснять Женя.
— Вроде бы да.
— Ну, вот от призовых денег ты десять тысяч и получишь, а остальное пойдет государству! — торжествующе сказал переводчик Иванов.
— Вообще-то нет.
— Как — нет?
— Закон ведь с октября действует, не так ли?
— Так! И что?
— А в октябре я уже заработал десять тысяч, даже больше. Исчерпав годовой лимит.
— Заработал? Где? Ты же был здесь!
— Музыкой, Женя, музыкой. Я же по основной специальности композитор. А у композиторов деньги прирастают сами собой. И получается, в шахматы играл я совершенно бесплатно.
— И все… И все деньги получит государство? — Женя даже привстал, так его проняло.
— Я тут подумал… Газеты читал. Плохо в Западном Берлине живется старикам, и вот я подумал: может, отказаться от призовых в пользу дома престарелых?
— Как? — это не Женя, это Адольф Андреевич.
— Легко. Вот сейчас, в процессе награждения и скажу: призовые, положенные мне, перечислите дому престарелых. Думаю, они пойдут мне навстречу.
— Но… Но разве…
— А потом подумал: среди престарелых будет полно нацистов, разве нет?
— Разумеется!
— А нацистам, пусть даже престарелым, помогать я не буду! Нет, нет, и нет!
— Правильно! — с облегчением сказал Адольф Андреевич, а остальные — переводчики, врач, Алла и Ефим Петрович его поддержали энергичными кивками.
— И тогда я решил, что лучше передать деньги в детский дом. Дети — они же не нацисты, это первое. И не их вина, что родились они в Западном Берлине, а не в нашем, социалистическом. Судьба такая печальная. Это второе. В общем, я сходил в банк, написать заявление хотел. Вот прямо в тот день, когда меня задержали на пропускном пункте, и я опоздал на игру, тогда и сходил.
— И? — голос Миколчука пресёкся. Волнуется, да. Допустил, не предотвратил, потерял контроль.
— А в банке господин Карлофф, очень толковый, знаете, мужик, то есть не мужик, конечно, а ведущий специалист, мне и сказал…
— Что? Что он сказал?
— Что деньги детскому дому, это, конечно, благородно, но…
— Но?
— Но у меня же кредиторская задолженность, и в первую очередь он мне рекомендует — настойчиво рекомендует — направлять средства на погашение оной.
— У вас? Задолженность?