Барометр падает
Шрифт:
Спутники мои не купили ничего. Но хоть посмотрели. Рассказывать в Союзе о колбасе, которой тут сто сортов, неприлично, мол, неужели вы голодные, что вас еда прельщает.
А рассказывать о книгах? От пола до потолка? Любых? И на любой карман, от десяти пфеннигов до тысячи марок, а, может, где-то в секретном шкафу есть книги и дороже?
И я вспомнил книжный на Куршской Косе. Алла, похоже, тоже.
Вернулись.
Как и ожидалось, протест отклонили. Закон суров, но он закон, ответил Шмид, сочувственно улыбаясь. Ага, пожалел козел капусту. Хотя… Хотя тот же Шмидт зачёл Фишеру поражение во второй партии матча со Спасским в Рейкьявике. За неявку. Потому
— Мы этого так не оставим, — сказал Миколчук, когда мы остались одни. В той самой «нашей» комнате.
— Без меня, — ответил я. — Я порох впустую расходовать не намерен.
— То есть?
— Матча я уже не выиграю, это понятно. Свершившийся факт. У Карпова двенадцать очков. Но у меня сохраняется шанс свести его вничью. Для этого я должен собраться, а не тратить нервы на бесплодные протесты. Поэтому и говорю — без меня.
— Хорошо, — покладисто согласился Миколчук. — Я отдам строжайшее распоряжение, чтобы вас никто не беспокоил.
— Вот-вот, отдайте.
— Тогда спускаемся, пора возвращаться.
— Возвращайтесь. А я останусь. Мало ли что…
Этого Миколчук не ожидал.
— Что значит — останусь?
— То и значит. Поживу здесь, в Ellington Hotel Berlin. По крайней мере, никуда ехать не нужно, и никакие автомобильные и прочие происшествия не помешают мне принять посильное участие в заключительной партии матча.
— Но это невозможно!
— Почему? — делано удивился я. — Деньги на отель у меня есть, даже если оргкомитет не оплатит мне номер. Но он оплатит, я уверен.
— Мы не готовы…
— Ничего страшного. Посоветуйтесь со старшими товарищами, они подскажут, как поступить. И да, Алла Георгиевна, у меня к вам просьба.
— Какая? — немного нервно ответила Алла.
— Думаю, вы сегодня же поселитесь здесь, в отеле. Даже уверен в этом. Поэтому захватите, пожалуйста, из моего номера мой «белый» костюм, и желтый чемодан, в нем у меня всякие необходимые вещи. Если будет возможность, прихватите и гитару, она в футляре. Её пусть Женя несёт, но вы всё же приглядите. И ещё, в холодильнике, что в номере, осталось три баночки икры, осетровой, будет хорошо, если вы и их захватите. Мне она помогает играть, икра. Играть и побеждать.
Немая сцена.
А вы чего, собственно, ожидали? Что я спрячусь под веник?
Почти весь матч я был догоняющим. А ну, как последнюю партию сведу в ничью, или даже опять проиграю? Вероятность велика, даже очень велика. И тогда с Миколчука спросят. А если матч сорвать? Если объяснить срыв происками международного империализма и сионизма? Только-только наш Чижик набрал крейсерский ход, как ему неправомерно засчитали поражение. Разве мы можем допустить, чтобы наш гроссмейстер терпел такую несправедливость? Нет, мы не можем допустить, чтобы наш гроссмейстер терпел такую несправедливость. И потому продолжать матч не будем! Мы требуем, чтобы сначала была сыграна пропущенная не по нашей вине двадцать третья партия! А уж за ней и двадцать четвертая!
И тысячи болельщиков поддержат позицию и шахматной федерации СССР, и Спорткомитета в целом. Миколчук станет символом борьбы за права советского человека! И тогда его, возможно, и не уволят.
А то, что ФИДЕ лишит меня чемпионского звания — а ФИДЕ лишит, сомнений нет, — ну, а чего ждать от капиталистов?
Поэтому нет. Поэтому я останусь здесь. Пока.
А там посмотрим.
Авторское отступление
В семидесятые и восьмидесятые годы попытки
Что же касается шахматиста Доломатского (вымышленный персонаж). Чижик не знает, а автор знает. В тексте расшифровки не будет, расскажу здесь. От имени КГБ ему поручили важное дело: проверить бдительность советских участников матча и немецких пограничников. Для этого он должен был спрятаться в багаж «Волги», пересечь границу с Западным Берлином, и там уже объявиться. Взамен он посетит игру, затем погуляет по Западному Берлину, и получит двадцать дойчмарок на сувениры.
Водитель «Волги» остановил автомобиль за углом, Доломатский залез в багажник, а что было дальше — читателю известно.
Мог ли на это пойти шахматист? Сегодня десятки людей в РФ поджигают банкоматы, будучи уверенными, что выполняют указания ФСБ. Ну, так пишут в российских СМИ. А уж в 1979 году доверие к КГБ было безграничным.
Зачем это было нужно КГБ?
Это не было нужно КГБ, это было нужно Штази, чтобы а) скомпрометировать матч в Западном Берлине и б) подгадить Хонеккеру. Тесный курс Хонеккера на союз с СССР не всем нравился в ГДР, и, особенно, в Штази. Им не нравилось четырехстороннее соглашение по Западному Берлину, им казалось, что Советский Союз, сближаясь с ФРГ, предает интересы ГДР, и потому ГДР должна проводить более независимую политику в отношении Запада.
Так во вселенной Чижика.
Глава 24
23 ноября 1979 года, пятница
Око Саурона
К победе нет широкой столбовой дороги, во всяком случае, в этой партии. Придётся карабкаться по каменистым тропам, с одной стороны пропасть, с другой — отвесная стена. Одна ошибка — и всё, полёт навстречу острым камням с ускорением десять метров в секунду за секунду. А хоть и тупым камням, одно.
Но зачем же ошибаться, если можно не ошибаться?
Такой вывод напрашивался из анализа отложенной партии. Последней партии матча. У белых, то есть у меня, не видно победы явной, но есть все предпосылки для её достижения. Потому нужно двигаться к цели аккуратно, но неуклонно. Метод накопления мелких преимуществ. Мелких, даже микроскопических, но потом оп-ля! и переход количества в качество свершается на глазах пораженной публики. Так вести партию я научился у Карпова, моего нынешнего соперника. И, если мне удастся довести её до победы, то в книге «Мой Берлин», которую я напишу зимой, книге, в которой изложу своё видение матча, этой партии я предварю посвящение: «Анатолию Карпову, у которого я учился, учусь и буду учиться»