Барон Дубов 4

Карелин Сергей Витальевич

— Я его не спрашивал, — ответил, расставив ноги пошире. Так было удобнее сидеть на маленьком для меня стуле. — Мой начальник считает, что у вас шаткое финансовое положение. Иначе зачем вам понадобился особняк вашего сына? Насколько нам известно, он должен отойти баронессе Морозовой, которая пострадала от рук Дмитрия Алексеевича, а затем убила в рамках самозащиты.

— У меня семь жён, — криво усмехнулся герцог. Один кончик его усов раскрутился и превратился в кудрявую кисточку. — И детей не меньше. Я не могу следить за делами всех своих отпрысков.

—

Видимо, их дела заставляют вас тратить солидные средства, раз вы печётесь о каком-то особняке.

Карнавальский взглянул на меня с прищуром. Его глаза превратились в две узкие щёлочки.

— Вы не из банка, — выплюнули его губы. — Барон Дубов, не так ли? — Щека, покрытая щетиной, нервно дёрнулась. Он крикнул: — Сергей!

Явился слуга.

— Да, господин?

— Вызовите полицию. Я хочу, чтобы этот аферист провёл пару ночей в Крестах. И передай охране, чтобы не дали ему сбежать.

Слуга замер в нерешительности. Я обернулся к нему и кивнул:

— Сделайте, как говорит ваш господин.

Слуга почтительно кивнул и вышел. Через стекло я видел, как он зашёл в кабинет справа от выхода на балкон и поднял чёрную трубку телефона.

Крайнее раздражение на лице Карнавальского сменилось удивлением и лёгкой тревогой.

Отлично, значит, пришло время доставать мой главный козырь. Я вытащил из нагрудного кармана пару книжек с записями сына Алексея Петровича и шлёпнул их на гладко отполированный стол.

— Заодно они взглянут на эти бумаги, — произнёс я, глядя прямо в его непонимающие глаза.

Глава 17

Герцог Карнавальский-старший смотрел на меня не мигая. Потом изогнул губы в усмешке.

— По вашему идиотскому плану я должен сейчас испугаться?

— Нет, — пожал я плечами и посмотрел на залив. В небе плыл дирижабль с английским названием на корпусе, кричали чайки. — По моему плану вы испугаетесь, когда к полиции попадут эти бумаги, но, к сожалению, будет уже слишком поздно.

— Пф, и чего же я должен испугаться? — Алексей Петрович достал из серебряного портсигара папиросу и закурил, выпустив клубы дыма. Он начал нервничать, хоть и пытался это скрыть.

Слуга в кабинете Карнавальского набирал номер на диске телефона, наклонившись над столом. Первая цифра. Вторая. Выпрямился и посмотрел на меня.

— Искоренения своего рода, — сказал я так буднично, словно речь шла о небольшом проигрыше в карты. — Ваш сын был замешан в преступлениях, которые караются смертной казнью. А вы, насколько я помню, не отказывались от него, значит, вина падёт на весь род.

— И что же это за преступления?

Оранжевый кончик сигареты дрожал между пальцами герцога. Машина правосудия Империи в таких делах беспощадна. Если маховики закрутятся, её ничто не сможет остановить.

— Всё есть в этих бумагах. Ваш сын скрупулёзно вёл записи. — Снова посмотрел на слугу в кабинете по ту сторону окна. Его губы не двигались. Он стоял и ждал, когда ему ответят. — Я

нашёл их в его сейфе. Речь идёт о целой преступной организации, которая занималась противозаконными действиями несколько лет подряд. Контрабанда, наркотики, торговля людьми. Всё здесь, — я постучал ногтем по книжке с красной кожаной обложкой. — Подумайте, в каком положении вы и ваш род можете оказаться? Эти бумаги были в доме, кое-кто думает, что они всё ещё там. Если вы будете упорствовать в попытках отобрать особняк у Морозовой, эти кое-кто решат, что вы что-то знаете, а значит, лучше вас убрать. Вы окажетесь между молотом Имперского правосудия и наковальней нескольких родов, замешанных в делах вашего сына.

Секунд десять герцог молчал, переваривая услышанное, затем резко развернулся в кресле и взглянул в окно кабинета. Мотнул головой слуге. Тот как раз начинал что-то говорить, но тут же положил трубку. Затем он снова повернулся ко мне.

— Чего вы хотите? — прохрипел Карнавальский.

— Оставьте в покое Морозову. Пусть делает с особняком что угодно. Захочет продать — продаст, захочет сжечь — сожгёт. И вы и пальцем не пошевелите.

Собеседник сдержанно кивнул. Я поднялся, собираясь уходить.

— Заберите чёртовы бумаги, — сказал герцог, глубоко затягиваясь. — Не хочу иметь к ним никакого отношения. Имейте в виду: я буду отрицать нашу встречу и любой другой слух, что я хоть что-нибудь знал о делах своего сына. Род откажется от него.

Я кивнул, сграбастал записи и оставил мужчину одного. Я ему не завидовал. Он принял одно из самых тяжёлых решений в своей жизни: отказался от священной для него мести за сына. Но на другой чаше весов был весь род. Простая математика.

Вины и сожалений я не испытывал. Его сын сам во всём виноват, а яблоко от яблоньки недалеко падает, так что винить Карнавальский-старший может только себя.

Слуга проводил меня к выходу и закрыл за мной дверь. Я сел в машину, и водитель молча завёл двигатель, под колёсами зашуршал щебень.

— Как всё прошло? — спросила Лакросса.

Она сидела справа от меня. На её коленях лежал волчонок. Он ещё вырос, так что размерами стал напоминать взрослую собаку.

— Удовлетворительно, — ответил ей.

Я хотел подстраховаться с ещё одной стороны, а затем нужно будет разобраться с теми, кто охотится за этими бумажками. Ну а пока мы ехали обратно во дворец. Путь предстоял неблизкий: нужно практически весь город преодолеть.

Ехали молча, каждый думал о своём. Я смотрел в окно на мелькавшие огни вечернего города. Мимо проносились машины, сновали люди, открывались и закрывались двери питейных заведений, ресторанов и кафе. Всё смешалось в цветной калейдоскоп. В итоге Агнес уснула, упав головой на колени Вероники, а та, в свою очередь, задремала, запрокинув голову назад, на подголовник сиденья. Лакросса рассеянно чесала Альфача, а тот время от времени зевал и смотрел на меня внимательными янтарными глазами. Гадал, наверно, что у меня на душе творится.