Барон в юбке
Шрифт:
(1)Гхыр (блотское ругательство) – пренебрежительное название самца болотной кикиморы.
***
Утром первые лучи солнца разогнали туман, а вместе с ним и всю ночь досаждавшие настырные облака гнуса.
Всего пару часов спустя, наши стоптанные чуни уже выбивали фонтанчики пыли в древних колеях старого караванного пути, идущего в обход гор Драконьего Хребта и называемого Фронтирским Трактом.
Несмотря на то, что все пока идет очень гладко, и уже заметно повеселевшие ребята, предвкушая первую в своей жизни встречу с цивилизацией, все громче переговариваются между
С самого утра не могу найти себе места. Раздражает буквально все: и непонятно с чего опостылевшие лица спутников, и кислый, не вполне лошадиный, как мне теперь почему-то кажется, запах Гхыра, и давящий все сильнее и сильнее на плечи, еще совсем недавно такой неощутимый, вес собственноручно слаженного доспеха. Благо, я уже достаточно научился владеть мимикой своего нового лица, чтобы не выказывать, как пару недель назад, на нем все вертящиеся в моей голове мысли – нечего пугать ребят беспричинно мрачной харей.
Копящееся после бессонной ночи раздражение тупо давило изнутри, требуя выхода. Я уже совсем готов был сорваться и наорать хоть на кого-нибудь за малейшую провинность, когда меня вдруг отвлек выплывший из-за резкого изгиба дороги, ободранный фургон, загородивший путь. В памяти отчего-то тут же всплыла та давешняя перевернутая повозка, в которой я, кажется, уже вечность назад, обнаружил перепуганных ребятишек…
Открывшаяся при приближении картина полностью оправдала мой утренний приказ надеть в дорогу брони.
У обочины, охраняемые парой вооруженных пиками горбоносых бородачей, ярко выраженного ‘кавказского типа’, стояли трое мужчин и две женщины, судя по одежде – крестьяне.
С выражением полнейшей безнадеги и тупой покорности на лицах, они наблюдали за разграблением своих пожитков.
Еще трое “абреков”, в таких же проклепанных медными пластинами кожаных безрукавках, как и у первых двух, деловито шерстили вываленную из воза хозяйничающими внутри подельниками, рухлядь.
Внезапное приближение нашего отряда подняло страшный переполох среди грабителей. Не зная, за что хвататься, они суетливо заметались, расхватывая свое всюду разбросанное оружие. Лишь один из них, по всей видимости, старший, сохранил присутствие духа – он оглушительно свистнул, привлекая внимание остальных. После чего, сочтя свою задачу завершенной, он, сжимая рукоять тяжелого кистеня, и, тщательно изображая на роже вальяжную ухмылку, стал поджидать времени, когда остальные горе-вояки смогут представить собой хоть какую-либо угрозу в боевом плане.
В пяти шагах от этого мужика с кистенем я остановил Гхыра. Не желая рисковать сидящими в чересседельных корзинах девочками, я, спешившись, приблизился к нему на безопасное расстояние.
Типично бандитская рожа того, ранее выжидающе-озабоченная, расползлась в довольной ухмылке. За спиной что-то неразборчиво – злобно прошипел Хлои (как оказалось в последствии, спешившись перед вооруженным противником, я невольно сделал жест подчинения и признания силы оппонента).
Что меня удивило, так это то, что все разбойники были явно не молоды: в их кучерявых бородах, тщательно подвитых и смазанных каким-то жиром, а так же в густых гривах
С видом полностью владеющего ситуацией человека, бородач что-то лающе спросил по-имперски. Он явно пытался тянуть время.
Из придорожных зарослей, оповещенные тем самым свистом, выскочили еще восьмеро разбойников.
Препоследний из бегущих, еще совсем безусый паренек, торопливо затягивал на бегу веревку гашника, а за ним мрачно топал здоровенный детина с окровавленным ножом в лапе…
Отметив появление новой опасности, я мельком их оглядел.
…Вот эти уже были молодыми…
В один миг все стало понятно: пока старики занимались ‘промыслом’, молодежь тешила свою похоть с имевшей несчастье оказаться для этого достаточно приглядной, крестьянкой из числа ехавших в фургоне.
Копившаяся с самого утра злость кровавой пеленой застила мне зрение. Уже не осознавая, что делаю, я медленно опустил скрещенные руки на рукояти заткнутых за пояс мечей.
Прочтя в моих глазах приговор, главарь банды схватился за кистень. Приближение подмоги, выравнивающей силы, смещало перевес в людях не в нашу пользу. Ситуация стала критической.
Пики захвативших фургон ‘абреков’ зловеще покачнулись вперед.
Позади, за моими плечами, – тоже слышался шелест – ребята изготавливались к первому в своей жизни, не ‘учебному’, бою.
***
… Замах кистеня, должный было раскроить мне череп, прервался в самой высокой своей точке – лезвия молниеносно выхваченных кривых клинков, по-самурайски заткнутых по бокам за широкий кушак, словно огромные бранши бритвенно-острых ножниц, снесли и высоко поднятую в замахе руку, сжимавшую кистень, и франтски завитую голову с раззявленным в немом крике ртом.
…В лицо хлестнула тугая струя пенящейся крови…
…Глухо шлепнулся на землю кистень, вместе со сжимающей его рукоять волосатой рукой…
…Ударом ноги опрокинув фонтанирующее алыми брызгами тело на направленные в меня пики, я врубился следом, весь отдавшись безумной ярости.
Время словно стало…
Звуки неощутимо сдвинулись в другой диапазон…
Адская, двукрылая мельница, в которую превратились мои руки, хоть это было уже физически невозможно, все набирала и набирала обороты – двурукий мечник внутри проломленного строя малоопытных, легко бронированных пикинеров – все равно, что хорек, зверствующий в сонном курятнике.
Еще несколько раз меня обдавало кровавыми брызгами, пару раз в меня ощутимо попали, но тело практически не ощущало сыплющиеся градом тупые удары – доспех пока не подводил.
Озверев от крови и бешенства, я прорубался к тому, подоспевшему последним, типу, в руках которого я заметил окровавленный нож…
…- Барр-ра!!! – В оставленную в рядах противника просеку, тупым клином вломились мои ребятки, как снопы укладывая врагов своими бердышами…
…Низкий, вымораживающий кровь в жилах, рев атакующего камаля рванул по ушам. Этот загробный вопль заставил всех – и атакующих, и обороняющихся – на миг, содрогнувшись от подсознательного, животного страха, замереть.