Бару Корморан, предательница
Шрифт:
— Честная Рука! — громко провозгласила Тайн Ху, и собравшиеся на совет дружинники, командиры лесников, мужчины и женщины — Сентиамуты, Обедиры, Одфири, Алеменуксы — загудели, подхватив ее клич.
— Мы покидаем Вультъяг, — заявила Бару. — Собирайте лесников и охотников. Собирайтесь в поход.
Тревожное перешептывание.
— Почему сейчас? — спросила Тайн Ху, хотя глаза ее загорелись любопытством. — Ведь еще слитком рано.
— Мы не будем отсиживаться в замках и долинах зимой, пока Маскарад готовит почву к весенней войне! — Ухватив спинку ближайшего кресла, Бару резко отодвинула его от стола. Скрежет дерева о каменные плиты резанул слух. — Пойдем через леса. Налегке. Прокормимся фуражировкой.
— Куда? —
Остальные зароптали, поминая недобрым словом голод, холод и женщину с южного острова, приказывающую выступать в поход.
Действительно, куда? К цели, которую подсказало ей горе и долгие часы над закапанными слезами картами. К маленьким селениям, к крестьянам и ремесленникам, чтобы поднять их против врага еще до весенней капели.
Чтобы стать бесформенными и неуловимыми вне досягаемости Маскарада, его шпионов и механизмов, его планов и тщательно составленных контробвинений. Она обеспечила восстание провизией, распорядилась вложением средств и наладила службу связи… Она нащупала путь к победе. Теперь она нашла способ нарастить их боевую мощь. Она сумеет организовать тыл в промерзших краях Ордвинна. Она разорвет порочный круг «Сомнения предателя», продемонстрировав князьям силу, во многом превосходящую армию врага.
То была древняя сила, лежащая прямо иод рукой, — энергия ордвиннцев, порожденная не золотом и расчетливостью, но самой землей.
А еще Бару поняла кое–что важное. Она хотела обойти князей и обратиться к народу. Она могла увлечь за собой простых людей, которые совсем недавно заполняли ее дополнение к налоговой форме, — и она должна была это сделать.
Как–никак, но благодаря им ее карта потребовала изрядное количество синей краски.
— Мы обратимся к народу Ордвинна. Покажем людям, что инициатива — за нами. Докажем им и их князьям, что мы — настоящая сила. Такая, что идет на бой за них даже зимой. — Бару обвела взглядом воинов, собравшихся за столом, посмотрела в глаза каждого. — Оставим крепости и дороги, канализацию и порты для Маскарада. Они — нежные летние ягнятки. Но наступает зима, и мы превратимся в волков.
Тайн Ху встала и обнажила меч. Присутствующие взирали на нее молча, затаив дыхание.
— Честная Рука, — вымолвила княгиня, преклонив колено и опустив меч плашмя на другое. — Сим обещаюсь и клянусь: жизнь моя и смерть моя принадлежат тебе.
— Назначаю тебя моим генералом! — Бару склонилась к ней, и Тайн Ху, поднимаясь, подала ей руку — перчатка в перчатку, пожатие крепко, глаза блестят золотом. — Выбери себе капитанов и лейтенантов.
Собравшиеся воины один за другим поднимались, преклоняли колено и поднимались вновь. Оглядывая их, Бару, до сих пор опустошенная горем, чувствовала, что в се душе запылало гордое торжество. Она переживет утрату. Она обратит любое горе себе на пользу.
Тайн Ху отыскала взглядом княжьего оружейника.
— Ей понадобится кольчуга. И приличные ножны для сабли.
Она помолчала и прошептала, обратившись к Бару:
— Прежде, чем выступим… хочешь навестить место, где его сожгли?
— Да, — ответила Бару. — Да. А ты пойдешь со мной?
И поход продолжился.
Несколько дней спустя Бару Рыбачка проснулась сразу после восхода солнца. Утро выдалось морозным, и ничто не предвещало снегопада.
Бару мерила шагами строй фуражиров. Ее теплые мокасины поскрипывали по снегу, который ослепительно сверкал в лучах ненадолго выглянувшего солнца. Бару сопровождала Тайн Ху. Чуть позже к ним присоединился лесной воин, командующий фуражирами.
Тайн Ху многое объясняла Бару: княгиня славилась не только своими боевыми талантами. Тайн Ху знала и любила лес — в северных краях ее даже окрестили «орлицей», правда, в Пактимонте княгиню называли не иначе как «стервой–разбойницей».
Честная Рука и ее генерал
Прежде в теплые осенние дни они вдвоем исчезали в лесу. Тайн Ху проявляла чудеса скрытности и втайне от посторонних учила Бару натягивать тетиву и выпускать стрелы. Учителем она была жестоким и нетерпеливым.
— Ты должна стать мастером, — настаивала она. — Ордвиннцу простят пущенную мимо стрелу. Мужчине простят с трудом натянутый лук. Но тебе — не простят. Твои ошибки спишут на кровь и пол. Ты должна быть безупречна.
— Лук тугой, — пожаловалась Бару.
— Многим женщинам недостает силы.
И Бару, дочь охотницы, неизменно ловко метавшей копье, кивнула. Ведь она всегда посвящала минуты разочарования или покоя упражнениям и нагрузкам флотской системы! Ничего, она сможет!
Она напряглась и натянула лук на одном плавном выдохе.
Тайн Ху коснулась ее локтя, поправила положение спины, надавив сзади, и шепнула:
— Стреляй.
И теперь, стоя на жгучем морозе под бледным зимним солнцем, Бару Рыбачка выпустила стрелу с ярко–синим оперением.
Люди, которые пытливо за ней наблюдали, тотчас радостно завопили и вскочили, пустившись в погоню за раненым оленем. Как же они проламывались сквозь снежные наносы, с рвущимися из груди сердцами! Как же они орали от восторга, холодящего и режущего их легкие! Когда олень пал, Тайн Ху перерезала ему горло и помогла лесовикам освежевать тушу. В колонне зашептались о добрых знамениях — об опавших рогах, об олене на знамени князя Хейнгиля, об алом цвете флота Маскарада, расплескавшемся по снегу.
Повсюду, где бы ни проходила армия, объявляли: к весне они завоюют лояльность Внутренних Земель и, соединив силы с Игуаке и Наяуру, вместе сбросят Маскарад в море.
Часть III
Диктатор
Глава 21
Но весной Бару ждали новые испытания. Ей предстояло завершить улещивание Игуаке, Наяуру и их присных, и это было только начало.
Хорошо, что пока у нее оставалось хоть какое–то время. Зима густо вымазала ее Ордвинном — покрыла слоем жирной, как сливки, земли, набила изнутри цесарками с куркумой, олениной и соленой рыбой, а все поры закупорила маслом, настоянным на тмине и диком имбире. Кожа Бару задубела и стала соленой на вкус. Язык поначалу заплетался, но вскоре овладел началами иолинского. Бару выучилась ругаться по-урунски и по–стахечийски, а вместо формального бельтикского «иликари» — слова, ныне по всем ощущениям принадлежавшего Маскараду и Зате Яве, — стала употреблять просторечное иолинское «ученики».
Она научилась по запаху отличать кедровый дым от соснового. Смеялась по вечерам у костра над байками о княгине Наяуру и ее четырех мужьях, геройски погибших во время Дурацкого Бунта. И хохотала, когда воины шутили над тем, как она нервно косится по сторонам — нет ли поблизости хмурого социал–гигиениста, готового диагностировать вырождение.
— Бывало, мужчины женились на своих приятелях, — рассказывала Тайн Ху, сидя рядом у костра и вместе с Бару поджаривая оленину, — а женщины выходили замуж за своих подруг. Так делали бедные, изголодавшиеся, отчаявшиеся. И те, кто хотел вместе вести дела или разделить крышу над головой. И солдаты, которые лишились родного дома. Но чаще всего — просто люди, которые жили без нужды и забот, ради любви. Словечки «трайбадистка» и «содомит» — и то, что они означают, — появились гораздо позже.