Башня мертвых
Шрифт:
– Можно ли его спасти? – спросила Вивай заискивающе.
– Кафиниум не любит, когда в его дела кто-то вмешивается. – девочка грустно покачала головой. Она стукнула туфелькой об туфельку в недовольстве.
– Ларгос тоже хранитель башни? – резко спросила Элен.
– Угу, угу, угу! – Люмиль быстро закачала головой довольная.
– Это он нанес ему такую рану. Получается, он вмешался в дела Кафиниума. Если ты спасешь нашего спутника, ты все исправишь, не так ли? – Элен впечатляла своим умением убеждать.
– Да! И госпожа наверняка будет довольна!
Девочка
– Ох… черная сталь пожелала твою жизнь. – драматическая пауза, - Я могу уговорить ее передумать, но тогда мне нужно покушать.
– Если твоя трапеза не займет много времени, то пожалуйста! – сказал ей угрожающе Альтер.
– Не кричи, иначе нас услышит песик. Он не любит моих гостей и всегда их ест. Кошмар! – девочка поднялась и посмотрела Альтеру прямо в глаза. – Я хочу съесть твою радость. Если дашь мне ее съесть, он будет жить.
Мое сердце сжалось.
– Вот его радость и съешь. Пусть сам платит за свою жизнь.
– Зачем мне радость умирающего? Нет, я выбрала тебя. У тебя есть время подумать, но, боюсь, немного.
Альтер взглянул на меня. Я отрицательно покачал головой – это все на что меня хватило.
– Хорошо-хорошо, делай, что нужно. – сказал он.
Элен пыталась его остановить, но он был уперт, как баран. Может так он хотел загладить свою вину?
Девочка радостно выставила руку вперед и в ней появилась серебряная чайная ложечка. Ею она коснулась груди Альтера и тот как-то тяжело выдохнул.
– Спасибо! – сказала она, - Мне этого надолго хватит! А вы… ну… это… черная сталь у вас с собой?
Ага, то есть, если бы не было, фокус бы не сработал… замечательно.
Вивай сняла с пояса мой меч и передала Люмиль.
Девочка встала надо мной вместе с клинком и сказала:
– Я, знаешь ли, тоже хочу стихи!
Она вонзила черную сталь в то же место, что и Ларгус. Но в этот раз мне не было больно. Впервые за долгое время я почувствовал свободу от оков чертовой боли!
Группа вытащила клинки.
– Стойте! – хрипло прокричал я. – Все нормально!
Вивай чудом сдержалась, чтобы не пронзить малявку.
– Я исцелила его. Через несколько дней будет как новорожденный! —весело произнесла Люмиль и вернулась на свой трон.
– Как пройти на следующий этаж? – спросила Элен.
– Выход прямо за моей спиной. Удачи вам, друзья! Вы лучше всех тех, кто были здесь до!
Рондо кивнул ей и тоже пожелал удачи. Меня подняли на носилках.
XVIII. Ужасный ты человек, как и все
XVIII
По небу лениво плыли облака. Их края багровели и розовели, чем ближе подбирались к закатному диску. Косяки птиц купались в голубых шелках красавицы-небосвода, пока их младшие братья насекомые ласкали уши здесь на земле. В лазури завиднелись звезды. Просыпайтесь, фонари далеких миров! Здесь вам всегда рады! Половинка луны, наспех откушенная вселенским крокодилом, улыбалась в пол лица, как проваливший переговоры делегат
Я поднял спину и уперелся рукой в желтое покрывало, на котором прибывал на этой своей вечерней трапезе. Вдали немного левее березовой рощи громыхал водопад. Внизу после крутого склона раскинулась долина, утопленная в желтых полях диких колосьев. А дальше – леса, леса, горный кряж и солнце, мельчавшее собой, но не своим светом.
На душе у меня было легко и спокойно. Даже Смерть знает, что есть истинная красота.
Шаги позади.
Рондо нацепил дорогую рубашку необычного кроя, это была одна из многих странных вещей в том доме, на который мы наткнулись. Я пригласил его к себе. Еще бы! У него было две бутылки вина с красивыми рисунками на блестящей бумаге! Сопровождаемый старческими вздохами, он, наконец, уселся на покрывало.
Рондо протянул мне бокал со словами:
– Хорошо тут…
Я кивнул и налили себе вина. Некоторое время мы молча пробовали его на вкус. Неплохо! Очень даже! Но сладковато…
– Слишком сладкое. – сказал Рондо.
– Да…
– Ты уж прости нас. Все тогда и вправду казалось подозрительным.
– Да уж… Ну ничего, ваши подозрения оказались не беспочвенны. Кто бы мог подумать, что слова, записанные на листке, могут вызвать у наших врагов такой интерес.
– Обычные слова не могли. Когда я еще был молод и бессмертен, учитель всегда говорил, что поэзия – высшая форма магии, способная воздействовать на разумы. Быть может другим этого и не хватало. Не прямой грубой силы, а обольстительной мягкой. Всякому делу господь придумал цель.
– Никогда не относился к этому серьезно. Когда нас муштровали командиры в юсдисфалськой армии, нас научили тому, что только меч может говорить достаточно искренне на поле боя. А у меня это так… меня это дело успокаивает.
Рондо единым глотком осушил бокал и в своей привычной манере принялся задумчиво смотреть на природы ясный лик. А затем, словно выйдя из транса, сказал:
– Относись серьезно даже к самому пустяковому делу. Это обязательно зачтется.
Я кивнул. Наверняка он был прав.
Поднялся нешуточный ветер. Облака, возбужденные им, заторопились в горизонт. Я выпил еще бокал и лег, подложив под голову руки. Во рту торчала бесконечно длинная соломинка, занесенная сюда волей неведомо какого бога. Сейчас ясно одно – я должен был найти ее и вставить себе промеж зубов. Вот уж где бы и остался, так это здесь! Еще бы знать, что по мою душу не придет Ларгос и не доведет дело до конца.
Слышишь ли ты меня, о дорогая Смерть? Не могла бы ты приструнить своих гончих? Ты же хочешь, чтобы мы встретились… Знаю, что хочешь. Как можно не хотеть встретится с самым обычным человеком, который за жизнь научился только махать мечом да складывать какую-никакую рифму? Конечно же я шучу. Ты просто ради своего увеселения подыгрываешь моему воображению.