Башня мертвых
Шрифт:
Альтер свою семью сначала не признал… Отец и мать обнимали своих подросших сына и дочку. И только одного ужасного эльфа среди них не хватало. Он беззвучно пошел к ним.
Расплакавшись, Вивай бросилась к высокому нериту (по одежде я понял, он был богатым торговцем в ныне сгоревшем Оргалане) и неритке, чернобровой аристократке с десятком колец на руках. Какую судьбу потеряла Ви из-за вторжения в наш мир смерти?
На мое плечо легла уверенная рука. Я знал, кто это был.
– Пойдем в трактир, брат. – предложил
Он тихо рассмеялся:
– А ты все не меняешься.
– А с чего бы мне?
– Ну, знаешь, башня меняет людей. Даже таких непробиваемых, как ты.
XXVII. Все как там, только здесь
XXVII
Мягко тлели свечи. Пиво пенилось в кружках. От ветра поскрипывали ставни. В другом конце таверны мужчины наигрались в эмерхет и принялись бросать кости. Миловидная маленькая женщина постоянно подливала нам выпивки и суетилась с едой. В воздухе стоял мускатный запах вперемешку со свежим запеченным хлебом.
– И все же Судьба была в чем-то права, раз написала мне такую разную песню… - мой брат по крови, Ричард Арден, зачитывал мне мои же строчки и рассуждал, - Хотя мне и нравится твой стиль, все-таки много в тебе стало раболепства перед судьбой.
– Она моя госпожа. Я, знаешь ли, вскоре после твоего ухода, стал фаталистом, – половины кружки как не было.
– Ох, к черту судьбу! Здесь твоя госпожа только Смерть. И даже она не способна сложить твою жизнь.
А ведь уже начал забывать, как он выглядел когда-то… Тонкие черты лица, общий аристократичный вид, простой свободный черный балахон. В его глазах теплилось столько жизни, что хватило бы на всех жителей Юсдисфала.
– Ты всегда говорил, что умрешь при свете звезд в Линемийском порту, но умер в котле под Литвейром, ввязавшись в чужую войну. Кто если не судьба уложила тебя по своей прихоти в могилу?
Брат почесал нос и тоже выпил, а потом его ухмылка стала такая загадочная-загадочная.
– Ты допускаешь ошибку, считая, что я тогда погиб.
– Как это?..
Что же, он уже взял верх над этой партией.
– Я видел твое тело, заколотое в спину мечом из черной стали, – я передал ему своей клинок, - А вот и он, к слову.
Он внимательно его осмотрел, улыбаясь:
– Да-да, хороший клинок. С таким не стыдно было и в Кафиниум вторгнуться, - он передал его назад, - Тело, тело… Знаешь сколько можно иметь разных тел? А сколько имен? Спроси у Люмиль при встрече, вы, кажется, как раз подружились.
– Жизнь только одна. Тело только одно. И имя, данное при рождении, тоже только одно. Если мы говорим о людях, разумеется.
– Верно. Но не так-то просто на первый взгляд определить, кто есть человек, а кто… Бог?
– В твоей человечности я всегда был уверен.
– Все верно, я самый настоящий человек! Выпьем
И мы выпили, стукнувшись, а низенькая женщина с улыбкой обновила нам содержимое кружек.
– Что такое смерть, Крау?
– Это конец жизни. Это нежизнь.
– А что если идти не от обратного? Смерть вне контекста жизни.
Этот вопрос поставил меня в тупик. Это как рассуждать о тепле, забыв, что такое холод.
– Смерть – это слово…
– Не-е-е-т, давай нормально!
«Хорошо» - сказал я себе. Ну хорошо!
– Часто «смерть» используется не только, когда умирает какой-то человек. Умереть может любовь или дело…
– Верно.
– Смерть означает окончание концепции.
– Хорошее направление, но ты все ходишь вокруг да около жизни. Забудь про «конец».
– Если смерть не связана с окончанием, то она должна быть продолжением.
– Либо…
– Либо… возвращением…
– Бинго!
– Что?
– Забудь. Подумай над этим еще, когда уйдешь отсюда.
– А я уйду?
– Ах да, совсем забыл! Крау, у нас здесь так хорошо! Здесь мы можем часами болтать с тобой о том о сем, и тут я всегда буду жив! Не хочешь остаться?
– Хочу, но не останусь.
– Ой да ладно, это я для наших слушателей.
Ричард помахал рукой женщине, подливавшей нам выпивку и игрокам за дальним столом.
– Смерть?
– Она самая.
– Чего она хочет?
– Лучше начни уже думать о том, чего хочешь ты!
И мы снова выпили.
XXVIII. Все как там, только здесь
Ричард метнул плоский камушек, и тот сделал четыре блинчика на водной глади. Река петляла меж холмов, неся на своем иссиня-черном теле черные листья мертвого древа.
– Как же их много. Никогда столько не видел.
– Чем выше поднимаешься, тем их больше, – ответил мне брат.
За спиной поодаль гремела деревушка. Там сейчас пир на весь мир. Словно все эти существа решили в последний раз повеселиться перед смертью. На дерево рядом с нами взобрался дивный паренек лет десяти на вид. Он сидел на ветке и метал взгляд повсюду, словно впервые видел эти края и восхищался ими. Через реку напротив нас покачивалась стая рогоза, будто грозя кому-то черными головами.
– Во тьме веками сеют смуту корабли! Черные, как сталь, черные, как ночь они! Из мрака рождены древнейшим древом, таковы узники, посланники беды!
Я смотрел на брата с восхищением. Как легко лились из его уст стихи… как легко из них лилась эта красота, завернутая в слова!
– Их ни счесть на горизонте, горд их на рассвете блик. Волнуйся же ты сине море, ибо их штандарт горит! – продолжил я.
Брат улыбнулся:
– Мне даже грустно, что я не застал каким здоровским поэтом ты вырос!