Башня над пропастью
Шрифт:
— А это?
Это было крупным сушеным фруктом.
— Это сушеный геллон, король фруктов.
— Откуда он?
— Он растет в горах вблизи Чантхеда. Думаю, Лиан любит геллоны. Мой старый друг присылает мне каждый год корзину.
Надирил разбавил бокал вина водой для Лилисы и передал ей миску с хлебом. Когда гости положили себе достаточно угощения, он взял себе немного хлеба и сыра.
— А этот старый друг случайно не Шанд? — осведомилась Таллия, надкусывая айву.
Надирил
— Шанд! Да, так он называет себя теперь. Он один из величайших… — он сделал паузу, искоса поглядывая на гостей, — картографов, каких я когда-либо встречал. В наше время это искусство умирает. Ты его знаешь? Как он?
— Впервые я познакомилась с ним в Туллине в конце осени. Он мне очень понравился. А затем в Туркаде он помог мне найти бот.
— Я тоже видел его в Туркаде, — заявил Мендарк. — Шатался, вмешиваясь во все и напуская на себя загадочный вид, как всегда. Старый дурак!
— Он нашел для нас Пендера, — мягко возразила Таллия. Несмотря на краткое знакомство, она считала Шанда другом, и ей не хотелось слышать, как его оскорбляют. — Ты мне не сказал, что видел его в Туркаде.
— Не один Шанд такой скрытный, — заметил Надирил.
Наконец пустые тарелки убрали и принесли чашки с ячменным чаем, на поверхности которого плавали коричневые зернышки.
Сумерки сгущались, и на небе появлялись звезды. Вернулся слуга с лампами, которые он повесил у гостей за спинами, так что мерцающий желтый свет падал на стол.
Мендарк, взяв Таллию под руку, пошел взглянуть на город сверху. Надирил беседовал с Лилисой. В середине ее бессвязного рассказа он остановил ее вопросом:
— Ты умеешь читать и писать?
— Я умею читать. Мой папа меня учил. Вывески и письма. А однажды я читала книгу, когда была маленькой. Но я ее уже знала, так как Джеви много раз рассказывал мне истории из нее. Я чуть-чуть умею писать — буквы, свое имя, имя Джеви. Да и писать было не на чем — разве что на земле. Хотелось бы мне уметь писать.
— Зачем, дитя? Что в этом хорошего?
— Ты знаешь, что случается с уличными девчонками и мальчишками, когда они вырастают, если ничего не умеют делать?
— Знаю, — серьезно ответил он.
— Я этого не хочу. Я хочу делать что-то умное, как Лиан, и Таллия, и ты.
— И Мендарк?
— Он слишком умен для меня. Я хочу читать Предания. Лиан как-то раз рассказал мне одно, — произнесла она с блестящими глазами. — Это было чудесно. Даже чудеснее, чем те, которые Джеви… — Она замолчала, чувствуя, что предала память своего отца. — Я хочу читать книги. У тебя, должно быть, много книг. Сотни.
— Да, у нас их много, — сказал Надирил без улыбки. — Возможно, сотня сотен сотен. Больше, чем где-либо еще на Сантенаре. — Он прервался, потом
— Что ты хочешь у меня попросить?
Она сглотнула и, ничего не ответив, отвернулась.
— Я не могу, — прошептала она.
— Давай, дитя, конечно, ты можешь. Не такой уж я свирепый, не правда ли?
— Я хочу читать и писать больше всего на свете, но у меня нет денег заплатить тебе за обучение.
Казалось, глаза старика видят ее насквозь.
— У тебя совсем нет денег?
— Есть, — пылко ответила Лилиса. — Но это чтобы найти моего отца. Я не истрачу ни гринта на себя, пока он не найдется.
— Очень хорошо. Ты хочешь читать и писать. Иди сюда, и я тебя проверю. — Он вынул из кармана тоненькую книжку и, открыв на первой странице, передал ей. — Это старинное зурское «Сказание Сказаний». Ты его знаешь?
— Нет.
— Почитай его мне.
Лилиса читала, запинаясь и спотыкаясь на именах, и только через пять минут дошла до конца страницы.
— Достаточно, — произнес Надирил. — Это никуда не годится. — Он с суровым видом порылся в другом кармане. — Вот кусок бумаги и карандаш. Запиши то, что ты сейчас прочитала.
В ужасе посмотрев на него, Лилиса низко склонилась над бумагой и начала выводить крупные детские каракули. Пролетело десять минут, и она подала Надирилу бумагу.
— Это все? — спросил он, глядя на пляшущие строчки, перечеркнутые слова и пятна от слез.
— Нет, но бумага кончилась.
— Бумага очень дорога, дитя. На деньги, потраченные на этот лист, ты могла бы жить неделю. Это не годится. Никуда не годится. Я должен тебя научить. И научу.
— Научишь? — воскликнула девочка и, схватив его высохшую руку, поцеловала ее. Таллия и Мендарк обернулись посмотреть, что происходит. — Но мне же не расплатиться с тобой!
— Ты можешь упорно работать?
— Никто не будет работать упорнее. Я буду мыть полы… — Надирил поднял руку, и Лилиса замолчала.
— Не достаточно. Мне бы хотелось, чтобы ты работала упорнее, и работа была более тяжелая.
— Это все, что я умею делать, — сказала она со слезами на глазах.
Теперь Таллия, наблюдавшая за этой сценой, подошла и села возле Лилисы, обняв ее за плечи.
— Надирил, ты недобрый, — сказала она. — Лилиса, ты ведь можешь таскать книги, и читать книги, и записывать их названия?
— Да, — пропищала Лилиса. — Но…
— Хорошо, потому что именно этого Надирил хочет от тебя в уплату. Ты нужна ему, Лилиса. Я права, библиотекарь?
— Прости, дитя. Я привык к словесным поединкам с капризными стариками, такими, как Мендарк. Я не хотел тебя напугать. Таллия права. Ты нужна мне, потому что тебе не все равно и ты хочешь упорно работать. Ты поработаешь на меня в обмен на твое обучение и содержание?