Башня. Новый Ковчег 2

Букреева Евгения

Нужно было заканчивать. Он повернулся к Ледовскому, тихо прося того остаться и не замечая уже ни удивлённого взгляда Мельникова, ни внимательного интереса, мелькнувшего в глазах Серёжи Ставицкого, ни ничем неприкрытой злобы, расплескавшейся в синих глазах Константина Георгиевича.

Глава 17

Глава 17. Павел

Когда за Ставицким, который вышел последним, закрылась дверь, Павел ещё немного помолчал, а потом сказал, не глядя на генерала:

— Ты бы, Алексей Игнатьевич, сказал как-нибудь поаккуратней Величко,

чтобы он не слишком про это ЧП распространялся.

Ледовской поднялся с места, обошёл стол, наклонился, подобрал упавший на пол лист, видимо, один из папки Мельникова. Задумчиво повертел в руке.

— Да он и не распространяется, Паш, зачем ему? Там, насколько я понимаю, ещё малой кровью всё обошлось, в цехе том.

— Малой, — подтвердил Павел. — Слава богу, они вовремя неисправность заметили, если бы запустили линию, хорошо бы там всё расхерачило. Без человеческих жертв точно бы не обошлось.

Он болезненно поморщился. Инцидент на семнадцатом этаже, в одном из цехов, просто чудом не вылился в крупную катастрофу. Так, можно сказать, отделались чисто символически — выводом из строя производственной линии, да самоубийством инженера Барташова, который по предварительным данным был к этому причастен.

— Константин Георгиевич мастер заминать делишки такого рода, — продолжил Ледовской. — Да тут резонанс большой получился. На нижних этажах сплетни расползаются быстро, всем рот не заткнёшь. Вон уж и твой Мельников пронюхал.

Ледовской презрительно усмехнулся.

— Паш, я надеюсь, ты не веришь в эти сказочки?

— Какие?

— Ну что у этого инженеришки крыша поехала, и он пошёл на умышленное вредительство.

Павел пожал плечами. Официальную версию он знал: Евгений Барташов, тридцать пять лет, инженер, помутился рассудком после того, как от него ушла жена, забрав двоих детей. После неудачной попытки вывести из строя оборудование повесился в цеховом туалете.

— Смотри, Паш, — Ледовской сел рядом, по-прежнему не выпуская из рук оброненный Мельниковым листок. — За последний месяц количество подобных происшествий резко возросло. Причём они вроде мелкие такие, досадные, но у них всех есть одна общая черта — они направлены на то, чтобы максимально дестабилизировать обстановку в Башне. Взрыв в цехе на семнадцатом должен был стать вишенкой на торте, получись он и повлеки за собой человеческие жертвы. Как думаешь, там не слабо бы рвануло?

— Хорошо бы рвануло.

— Вот, — протянул генерал. — У меня такое ощущение, что кто-то нарочно расшатывает лодку. Причём старается именно внизу, где у народа уровень доверия к власти и так не высок.

— Грядёт революция снизу, — пошутил Павел.

— Да если бы, — не поддержал шутку Ледовской. — Если бы… Нет, гниду надо искать наверху, среди своих. Я бы по бывшим пошерстил.

Бывшими Алексей Игнатьевич именовал тех, чьи отцы и деды управляли Башней до мятежа Ровшица. Даже после кровавых расправ, учинённых почти семьдесят лет назад, остались те, кто уцелел, выжил в мясорубке истории, перемалывающей целые поколения, перешёл на сторону победителей. Но сейчас, спустя годы, никого из них уже давно нет в живых. Остались только дети и внуки. А детям и внукам, именно сейчас, оно надо? Нет, определённые настроения витали, конечно, они и не могли

не витать, всегда найдутся люди, которые будут кичиться своей белой костью, это ничем не перешибёшь, но вот чтобы кто-то из них осмелел настолько, чтобы поднять голову и пойти на открытое противостояние… нет, в такое Павел не верил. Но и в случайные совпадения тоже.

— Ну и кого ты, Алексей Игнатьевич, подозреваешь в реваншизме, а? — Павел прищурился. — Ведь, наверняка подозреваешь. Только тут такое дело, по большому счёту, у многих, кто здесь наверху живёт и работает, если не у всех, хоть по одному дальнему родственнику, да найдётся, из тех, прежних хозяев жизни. Я в твоем списке первым стоять буду. Сам знаешь, у меня мать — из этих. Серёжу Ставицкого тоже не забудь, он мне как никак брат двоюродный. Ну?

Павел сердито посмотрел на Ледовского.

Он злился сейчас на генерала и даже не скрывал того, что злится. Сам того не желая, а может и желая (всё же старый генерал был далеко не глуп), Ледовской коснулся одного из болезненных воспоминаний. Тех самых, которые человек волочёт и волочёт за собой всю жизнь, не имея никакой возможности выкинуть их где-нибудь на полпути.

— Да брось, Паш, ну подумаешь, — Борька положил руку Пашке на плечо. — Обычное дело! Не переживай.

Пашка нервно дёрнул плечом, сбрасывая руку друга. Врал Борька, не было это обычным делом. Это было мерзким, неправильным, нечестным…

На Пашкиного отца, целующегося в одном из общественных садов с какой-то молодой женщиной, они с Борькой наткнулись случайно. Первым их увидел Борис, попытался отвлечь Пашку, развернуть в сторону, но не успел — взгляд Павла словно с разбегу налетел на увлечённую друг другом парочку. Пашка вспыхнул, словно это его, а не отца застукали с поличным, и как испуганный заяц метнулся в сторону, забыв, что он не один. Борька догнал его у детской площадки, одной из тех, что были понатыканы в центре каждого этажа.

— Хочешь сказать, что ты не знал, что ли? — Борька заглянул Пашке в лицо.

— А ты что ли знал?

— Знал. Мы с Аней уже давно…

— Знал и молчал, — перебил его Пашка и тут же осёкся под виноватым и растерянным взглядом Бориса.

Как бы его друзья смогли сказать ему такое? Как? Он и сам бы на их месте так поступил, вот они и молчали. Молчали, оберегая его. Стараясь не ранить напрасными и ненужными знаниями.

Хотя, конечно, для Пашки это был не секрет. Увидел впервые, да, а знать — знал. Родители в порыве ссор как будто забывали, что они дома не одни — швыряли друг в друга обвинениями, не думая о том, что он лежит в соседней комнате без сна и всё слышит.

— Да мне всё, всё здесь осточертело, Гриша! Стены эти замызганные, коробка эта, ни красоты, ни уюта… Господи, да если б хоть ты был дома. Но нет! Тебя здесь тоже нет. У тебя работа, работа и ещё раз работа. А теперь ещё и эта…