Башня. Новый Ковчег 2
Шрифт:
— Привет, Кир! — Марк Шостак радостно заулыбался, когда Кир вошёл, а Лёнька Фоменко, сидевший ближе остальных к двери, поднялся и обменялся с Кириллом крепким рукопожатием.
Кирилл кивнул Мите, который стоял у окна и задумчиво перебирал рукой шнурок жалюзи, и уставился на Стёпку Васнецова. Вот уж кого он никак не ожидал здесь увидеть.
— Надо поговорить, — сказал Васнецов, не здороваясь. — Есть где?
Кир, не отвечая, медленно прошёл вглубь палаты, уселся рядом с Сашкой и Катей, лениво перекинул ногу на ногу. Краем глаза отметил, что Поляков был бледнее, чем обычно. Да и Катя неестественно напряжена.
Понятное
Кир уже привык к тому, что Сашка Поляков, похоже, прописался в их больнице. Даже сейчас, когда помощь волонтёров не требовалась, и организация Ники Савельевой была временно распущена, Сашка продолжал при каждом удобном случае приходить в больницу. Делал всё, о чём бы его не просили, но настоящей причиной того, почему Сашка чуть ли не безвылазно торчал тут, была, конечно, Катя. Сашкино присутствие уже давно никого не удивляло, дураков у них в больнице не держали, и персонал быстро сложил два плюс два. Сашку не прогоняли, даже Анна Константиновна, которая была строга с подчинёнными и не одобряла ничего, что выходило бы за рамки должностных обязанностей, и та закрывала на это глаза. А остальные просто иногда подтрунивали незлобно и как-то нехотя что ли и то, больше над Катей, которая смешно сердилась, сводя к переносице свои светлые брови-домики. Кирилл, хоть и не понимал, что Катя нашла в Полякове, в их отношения не лез. Катя вызывала у него симпатию, а что до Сашки, то в целом, как оказалось, с ним вполне можно было ладить, и несмотря на то, что Кир время от времени цеплялся к нему, больше по инерции, чем от злости, между ними установилось что-то, отдалённо напоминающее дружбу. Может быть, дело было в Кате, которая сглаживала и гасила их спонтанные стычки, а, возможно, и в чём-то другом — в чём, Кирилл не понимал, да и не старался понять.
— А чем тебе здесь не нравится? — Кирилл, чуть прищурившись, посмотрел на Степана. Их глаза встретились, зацепились, и эта внезапно образовавшаяся связь натянулась тугим канатом, зазвенела, тонко и опасно, так, что никто в комнате не решался произнести ни слова, выдерживая паузу и давая им обоим время прийти в себя и не сорваться.
— Слишком много лишних.
— Да-а-а? — Кир притворно-удивлённо оглянулся по сторонам. Потом опять уставился на Васнецова. — Извини, не вижу тут лишних. Все свои.
— Свои? — ухмыльнулся Стёпка и пренебрежительно мотнул головой в сторону Сашки Полякова. — Этот тоже свой?
Презрительные нотки, явственно прозвучавшие в голосе Васнецова, покоробили Кира, и он зло ответил:
— Для меня — свой. Говори, чего пришёл.
— Этот свой всех нас заложит, не успеешь оглянуться. Он уже на низком старте.
— Ну знаешь, — подала голос Катя, но Сашка дёрнул её за рукав и встал.
— Я пойду, — сказал спокойно, ни на кого не глядя.
— Да, Сань, чего ты, — Марк Шостак тоже вскочил, преградил Сашке путь, потом повернулся к Васнецову. — Хорош, Стёпка.
И, обведя глазами остальных, протянул совершенно потерянным голосом:
— Ребят, ну вы что? Хватит уже. Так нельзя.
Лёнька сделал каменное лицо. Он, явно, был на стороне Васнецова. Но Марка неожиданно поддержал Митя.
— Марк прав, так нельзя. Любому человеку нужно давать второй шанс. Иначе… — он не договорил, что «иначе»,
Тихий Митин голос звучал уверенно, и, может быть потому, что это сказал Митя (Митя, который сто раз отмерял, прежде чем отрезать), Кир понял, что все они — все, кто сейчас пришли сюда, верят ему. Про стакан. Про то, что он видел. Несмотря на то, что кроме Кира, никто больше этого не заметил. И Кир, пытаясь подавить ревность и злость, которые непроизвольно вспыхивали при одном только взгляде на Васнецова, глухо сказал:
— Ну давай, валяй. Говори.
По словам Степана выходило, что и его отец, и Павел Григорьевич не верили в естественную смерть генерала.
— Они на этой почве, кажется, даже сдружились, хотя мой отец Никиного всегда терпеть не мог. А теперь прямо не разлей вода.
— А толку? — хмыкнул Кир. — Мне-то они всё равно не верят. И стакан этот ведь так и не нашли.
— Не нашли, — подтвердил Стёпка. — И скорее всего, уже и не найдут. Погоди!
Он остановил Кира, заметив его возмущение и нетерпение.
— Тут другое. Понимаете, все зациклились на этом стакане — был-не был, а ведь кроме стакана есть ещё кое-что.
— Что? — не удержался от вопроса Марк, но Степан даже не повернулся в его сторону. Он продолжал смотреть на Кира.
— Кирилл, а где твоя рубашка?
— Рубашка? — не понял Кир. — На мне рубашка, а что?
— Да не эта. А та, которую ты с себя снял, чтобы генералу под голову подложить, — и, видя, что Кир по-прежнему его не понимает, нетерпеливо прикрикнул. — Ну не тупи. Когда я тебе сказал, что надо сделать массаж сердца, нет, даже раньше, когда мы генерала положили на пол, и нужно было приподнять ему голову. Помнишь, ты снял с себя рубашку и скатал её в валик.
Кирилл всё ещё не понимал, куда клонит Стёпка. Он думал только о стакане и о том, что Савельев ему не верит, потому что считает тупым придурком, и у него совершенно не укладывалось в голове, при чём тут его рубашка, о которой зачем-то вспомнил Степан.
Тот вздохнул, закатил глаза, а потом принялся объяснять, как маленькому:
— Я потому говорю сейчас про рубашку, потому что её тоже не было. В столовой не было.
— Убрал кто-нибудь, — неуверенно сказал Кир.
— В том-то и дело, что никто твою рубашку не трогал. И даже не видел. Я потом спрашивал у Веры, и она мне сказала, что никто, ни она, ни её родители, ни прислуга, что убирала потом столовую, никакой рубашки не нашли. Тебе не кажется это странным? Ты-то точно свою рубашку не забирал. Я это хорошо помню, мы с тобой тогда вместе ушли, и ты был в одной футболке.
— Ну да, — подтвердил Кирилл. — Может быть, кто-то из медицинской бригады взял?
— Да кому она нужна, твоя рубашка? И вообще, когда бригада появилась, они первым делом генерала перенесли в гостиную и уложили на диван. В столовой никого не осталось. Ну или почти никого. Кроме этого Рябинина.
— И ты хочешь сказать… погоди… А зачем Рябинину моя рубашка?
Вместо Стёпки ответил Лёня Фоменко.
— Он мог вытереть стол твоей рубашкой, а потом забрать её с собой. Как и стакан. Во всяком случае это объясняет, почему стол был сухим.