Башня. Новый Ковчег 2
Шрифт:
— Вот именно! — воскликнул Степан. — И у Рябинина в руках был портфель. Вот это я точно помню. И Ника тоже. Мы ещё с ней над этим посмеялись, когда сидели в кабинете у Ледовских. Все же обычно ходят с папками, ну у меня вон отец постоянно таскает всякие документы в папке, а этот с дурацким допотопным портфелем. Наверно, даже кожаным. В кино видели такое? И ещё, мы когда с тобой сидели в коридоре после того, как нас выгнали, Рябинин мимо нас проходил. Помнишь?
Кир отрицательно покачал головой. Этого он действительно не помнил. Стёпка нахмурился.
— Ну так я помню. И помню ещё, что когда он вышел из квартиры и куда-то побежал, портфель этот у него в руках был, а когда вернулся —
До Кирилла наконец-то стало медленно доходить.
— То есть… ты хочешь сказать, что это сделал этот пузан с портфелем?
Стёпка Васнецов пожал плечами.
— Это одна из версий, но нас не послушают. Наше слово против слова Рябинина — это пшик. Рябинину доверяют. Павел Григорьевич говорит, что Рябинин был правой рукой генерала, всегда причём. Ледовской ему верил. Да и зачем ему убивать Ледовского? Чтоб его место занять? Или он ещё на кого работает? Да ну, бред какой-то…
— Не бред.
Это сказал Сашка Поляков. Сказал неожиданно громко, привлекая к себе всеобщее внимание.
— Не бред, — повторил он чуть тише, но по-прежнему очень отчётливо. — Он и Кравец говорили о готовящемся убийстве генерала. Кравец, это мой начальник в административном управлении…
— Причём тут какой-то твой начальник, — недовольно перебил его Степан и даже махнул рукой, но потом до него вдруг дошёл смысл Сашкиных слов, и он уставился на него. — Готовящееся убийство? А тебе откуда это известно? Про убийство?
— Я подслушал. Случайно. Ещё две недели назад…
Глава 23
Глава 23. Кир
После неожиданного признания Сашки (наверно, о таких признаниях говорят, что они произвели эффект разорвавшейся бомбы, хотя в их случае никакой бомбы не было — все просто растерялись и не знали, что делать и говорить) Стёпка Васнецов, который первым пришёл в себя, настоял на том, чтобы немедленно идти наверх и рассказать обо всем Павлу Григорьевичу. Удивительно, но Сашка даже не сопротивлялся, кивнул с видимым облегчением и, не глядя на оторопевшую от его слов Катю, поднялся со своего места.
Павел Григорьевич, к Сашкиному счастью или несчастью, оказался дома. Наверно, всё же к счастью, потому что в противном случае Вера, которая в этот момент была у Ники, Сашку бы просто растерзала. Кир никогда не видел, чтобы спокойная и выдержанная Вера Ледовская приходила в такую ярость. Стёпка Васнецов чуть ли не с порога потребовал позвать Павла Григорьевича, и когда тот появился, с силой толкнул Сашку локтем, и Поляков, забыв поздороваться, дребезжащим от страха голосом выпалил своё признание, которое странным образом уместилось в пару предложений. И едва он замолчал, Вера — никто даже толком ничего сообразить не успел — бросилась к нему и, скорее всего, расцарапала бы Сашке физиономию, если бы Павел Григорьевич не поймал её за руку и чуть ли не силой привлёк к себе.
— Вера, тихо. Я прошу тебя, успокойся…
Павел Григорьевич развернул всё ещё вырывающуюся Веру, чуть встряхнул и сжал узкие плечи девушки. Он говорил негромко, размеренно и даже ласково, но в этой ласке слышалась такая сила и такое убеждение, успокаивающее и подчиняющее, что Вера, уткнувшись лицом ему в грудь, вдруг разрыдалась в голос, как умеют рыдать только дети, захлебываясь своим горем и никого не замечая. Она так долго сдерживала свои чувства и слёзы после смерти деда, что рано или поздно они должны были прорваться и прорвались — вот так, зло и безудержно, оттолкнувшись от Сашкиного признания.
— Тихо. Тихо, девочка, — повторял Савельев, мягко поглаживая Верину
Её спина продолжала мелко подрагивать, но напряжённость, сковывающая девушку, постепенно спадала — уходила вместе с выплёскивающейся ненавистью, и оставалось только горе, чистое, тяжёлое, с которым ещё предстояло научиться жить.
— Вот что, давайте ко мне в кабинет и там всё, не торопясь, расскажете, — Павел Григорьевич кивнул и, подождав, пока ребята, неуклюже подталкивая друг друга и наступая на пятки, пройдут, отправился на ними следом, одной рукой придерживая всхлипывающую Веру за плечи.
В кабинете Павла Григорьевича Вера уже почти полностью пришла в себя, и только по тому, с какой силой она сжимала руку Ники, примостившейся рядом с подругой на большом, светло-сером диване, было заметно, что подробный и обстоятельный рассказ Сашки даётся ей с трудом. Остальные, правда, тоже чувствовали себя не лучше. На Марка было жалко смотреть — он вконец растерялся, то и дело ерошил свои тёмные волнистые волосы и боялся глаза поднять на Веру. Братья Фоменко стояли, прислонившись к стене, плечом к плечу, и, хотя в обыденной жизни, несмотря на всю внешнюю схожесть, их было трудно спутать, сейчас, охваченные общим чувством, они не просто стали походить друг друга как две капли воды, они слились — стали единым целым. Стёпка был серьёзен и бледен, а с лица Ники не сходило задумчивое выражение, словно, она пыталась что-то вспомнить. Пыталась и не могла.
Кир вдруг подумал, хорошо, что Катя с ними не пошла. Там внизу, в больнице, повинуясь приказу Степана, они все сорвались с места, а Катя осталась сидеть, как сидела. Она только смотрела на Сашку глубоким и непроницаемым взглядом, и трудно было понять, о чём она думала в этот момент.
Кабинет у Никиного отца был большим, светлым, как и вся Савельевская квартира, и, наверно, удобным — Кир всё равно в этом ни фига не смыслил — но они все, бестолково суетясь и толкаясь, забились в него, озираясь и не зная, где можно и где нельзя сесть, и в итоге расползлись по углам, оставив Сашку одного стоять посередине под жёстким и внимательным взглядом Савельева. Кир оказался оттеснённым к столу и теперь, не очень внимательно слушая Сашку, разглядывал лежащие на столе книги и бумаги. И фотографии. Их было несколько — обычные фотографии, такие делают на пропуска или вклеивают в личные дела. Люди на них, как правило, неестественны, некрасивы и не похожи сами на себя, но к той, что глядела с этих фотографий на Кира, это совсем не относилось. Она была такой же красивой и такой же привлекательной, как и оригинал, но с той единственной разницей, что живая Ника сидела сейчас в паре метров и не замечала его, а эта, с фотографий, с копной золотых волос, непослушными спиральками разбежавшимися по плечам, с серьёзными серыми глазами и плотно сжатыми губами не отрывала от Кира взгляда. И Кир, тайком, пока никто не видит, протянул руку, схватил одну из фоток и засунул её в карман брюк.
— Ты уверен, что всё понял правильно? — Павел Григорьевич стоял, чуть ссутулившись и облокотившись правой рукой о спинку одного из стоявших в кабинете кресел, в которое он так и не сел. Кир заметил, что седина в светло-русых волосах Савельева, которая никогда слишком явно не бросалась в глаза, сейчас вдруг проступила отчётливо и выпукло, тускло поблескивающими прядками, седыми висками…
— Ты уверен, что не ошибаешься?
— Павел Григорьевич, он не ошибается! — Стёпка Васнецов пришёл на помощь Сашке, потому что тот, рассказав всё, чему был свидетель, казалось, просто выключился, выдохся и теперь смотрел себе под ноги, не решаясь ни на кого поднять глаза.