Бастард де Молеон
Шрифт:
– Вы так говорите, дочь моя, потому что она покровительствовала вашей любви к Аженору де Молеону, – совсем тихо сказал Мотриль с той слишком наигранной доброжелательностью, которая не могла скрыть его глухой злобы, – потому что в Сории она дала ему возможность проникнуть к вам в комнату.
– Вам и это известно?
– Мне все известно… И король об этом знает… Мария опозорила вас в глазах дона Педро, прежде чем вас убить. Но она испугалась, что клевета не заденет душу короля и он простит вас за то, что вы принадлежали другому – ведь мы так снисходительны, когда любим… – Поэтому она воспользовалась кинжалом, чтобы убрать вас из мира живых.
– Королю
– Он обезумел от ярости и любви… Это он подкупил Хафиза, чтобы заманить вас в замок, ведь я об этом ничего не знал. Король, повторяю, будет ждать вашего выздоровления, чтобы снова завлечь вас… Это простительно, дочь моя, он же любит вас…
– Тогда я умру, – ответила Аисса, – ибо рука моя не дрогнет, не скользнет по моей груди, как скользнула рука Марии Падильи.
– Ты умрешь? Ты мой кумир, мое обожаемое дитя! – вскричал Мотриль, упав перед ней на колени – Нет, ты будешь жить, как я уже сказал тебе, жить счастливой и вечно благословляющей меня.
– Без Аженора я жить не буду.
– Он принадлежит другой, не нашей вере, дочь моя.
– Я приму его веру.
– Он ненавидит меня.
– Он простит вас, когда вы больше не будете стоять между нами. Впрочем, мне это безразлично… Я люблю, и в мире для меня существует только предмет моей любви.
– И даже не существует тот, кто спас вас для вашего любовника? – робко спросил Мотриль с притворной печалью, которая глубоко тронула сердце девушки. – Вы приносите меня в жертву, хотя из-за вас я мог погибнуть?
– Почему же?
– Да, погибнуть… Аисса, вы желаете жить с доном Аженором, я помогу вам в этом.
– Вы?!
– Да, я.
– Вы обманываете меня…
– Почему?
– Докажите мне, что вы искренни.
– Это легко… Вы боитесь короля… Хорошо, я воспрепятствую королю видеть вас. Этого вам довольно?
– Не совсем.
– Я понимаю… Вы хотите вновь увидеть француза.
– Больше всего на свете.
– Подождем, пока вы будете в состоянии вынести поездку, и я отвезу вас к нему, отдам ему мою жизнь.
– Но Мария тоже везла меня к нему…
– Конечно, у нее был свой интерес избавиться от вас, и она предпочла бы не прибегать к убийству… Когда мы предстанем перед судом Божьим, убийство будет тяжким грехом.
Когда Мотриль произносил эти страшные слова, на его бледном лице промелькнула страдальческая гримаса окаянных грешников, которые в адских муках не ведают ни покоя, ни надежды.
– Ну хорошо! И что же вы сделаете? – спросила донья Аисса.
– Буду прятать вас до тех пор, пока вы не поднимитесь на ноги… Потом, как я уже сказал, отдам вас сеньору де Молеону.
– Только этого я и прошу… Сделав это, вы, действительно, станете для меня святым… Хотя король…
– Ну да! Если он разоблачит наш план, он всеми силами будет стремиться его разрушить… Лучшим средством для этого станет моя смерть… Когда я буду убит, вы, Аисса, окажетесь в его власти.
– Или буду вынуждена умереть.
– Неужели вы предпочитаете умереть, а не жить ради этого француза?
– О да! Я хочу жить! Говорите, говорите, что мне делать!
– Надо, дорогое дитя, если король случайно навестит вас, будет говорить с вами, расспрашивать об Аженоре де Молеоне, надо, повторяю, чтобы вы смело настаивали, что донья Мария лгала, утверждая, будто вы любили этого француза, а главное – отрицайте, что вы отдали себя этой любви… Таким образом, король перестанет опасаться француза, прекратит следить за нами, и мы будем свободны и счастливы… Надо также – это, дитя мое, важнее всего, – чтобы вы обо всем вспомнили,
– Я ничего не помню! – вскричала Аисса, охваченная страхом (любая честная и наивная душа тоже испугалась бы, услышав адскую выдумку мавра). – Я не хочу ни о чем вспоминать. Я не желаю также отрицать, что люблю Молеона. Его любовь – это мой свет и моя вера! Это звезда, которая освещает мне путь в жизни… Я не только не желаю таить мою любовь, но хотела бы объявить о ней всем королям на свете, поэтому не рассчитывайте, что я буду лгать. Если дон Педро спросит меня, я скажу правду.
Мотриль побледнел. Это последнее препятствие, казалось бы слабое, уничтожало все плоды убийства: простое упрямство ребенка связывает по рукам и ногам здорового мужчину, который, идя вперед, способен увлечь за собой целый мир.
Он понял, что настаивать дальше не имеет смысла. Он и так предавался сизифову труду: [187] вкатывал камень на вершину горы, но тот снова скатывался вниз. У Мотриля больше не было ни времени, ни сил, чтобы начать все сначала.
– Дочь моя, вы будете поступать как вам угодно, – сказал он. – Единственный закон для меня – это ваша польза, как ее истолковываете вы, ваше сердце и ваш каприз. Если вы этого желаете, то и я хочу того же… Я прекрасно понимаю, что ваше признание лишит меня головы, ибо мне всегда приходилось утверждать, что вы невинны и чисты, я никогда не допускал, чтобы возникали какие-либо подозрения насчет вас… Так что вашу вину, то есть ваше счастье, я оплачу своей головой… Так велит Аллах, да исполнится его воля!
187
Сизиф – герой древнегреческой мифологии, известный хитрец и обманщик. За свои грехи был обречен в подземном царстве мертвых вечно втаскивать на гору огромный камень, который в последний момент срывался вниз. Выражение «сизифов труд» вошло в поговорку как обозначение бесполезной работы.
– Но я же не способна лгать, – сказала Аисса. – Кстати, почему вы должны позволять королю говорить со мной? Удалите его… Это легко, ведь вы можете перевезти меня в укромное место, одним словом, спрятать меня… Мое здоровье, моя рана – это веская причина. В этом вам хорошо поможет само мое состояние… Но лгать! О нет, ни за что! И никогда я не отрекусь от Аженора!
Мотриль тщетно пытался скрыть радость, которую породили в его душе слова Аиссы. Уехать вместе с Аиссой, на время избавить ее от вопросов дона Педро, тем самым ослабив его гнев и ненависть, его горе и память о Марии… Выиграть месяц означало добиться всего, и этот шанс на спасение предлагала ему сама Аисса. Мотриль горячо за него ухватился.
– Если вы желаете, дочь моя, то мы уедем, – сказал он. – Надеюсь, вы не питаете отвращения к замку Монтель, комендантом которого король меня назначил.
– Для меня отвратительно лишь присутствие дона Педро. Я поеду туда, куда вам будет угодно.
Мотриль поцеловал руку и подол платья Аиссы; потом, нежно взяв ее на руки, перенес в соседнюю комнату. Он распорядился убрать тело доньи Марии и, призвав двух мавританок, в преданности которых не сомневался, приставил их ухаживать за раненой девушкой, заставив поклясться жизнью, что они не будут разговаривать с Аиссой и никого к ней не допустят.