Басурманин. Крылья каарганов
Шрифт:
– Что за надобность была тебе идти на Дамира? В чём его вина? Мне сказали, дань Великому государству Хорезма он платит в срок и сполна. Коней войску доставляет щедро, женщин присылает с избытком. – Маджид уже с трудом сдерживал раздражение.
– Всё так, повелитель. Но своенравный хан Дамир дерзнул нанести мне урон. Он напал на караван и похитил добычу. Ты знаешь мою щедрость. Я отдаю в казну половину того, что имею. А этот непокорный поступил так же, как однажды его отец, Явуз–хан. Всё это началось задолго до твоего рождения. Тебе, верно, не сказывали, но эти нечестивцы, поклоняющиеся
– Моему государству, дядя. Моему! Или я по малолетству забыл, что назначил хорезмшахом тебя?
Терпение Маджида иссякло, как пересохший родник. Внутри клокотали злость, ярость и жгучее желание лишить Джамбулата головы.
– Отец говорил, ты обещал ему положить конец вражде с Явуз-ханом. Столько лет прошло. Явуза давно нет, а твоя ненависть к его роду жива. Ты дал слово, что вокруг границ Хорезма будет спокойно, и не сдержал его, дядя. Вместо того чтобы служить мне, укреплять и защищать моё государство, ты ищешь ссоры с соседями, что исправно платят дань. Теми соседями, которые случись беде, должны стать на нашу сторону и пополнить всадниками войско Хорезма. Ты меня огорчил, дядя. Отец говорил, ты способен поставить свои желания выше интересов Хорезма. Предупреждал, что нельзя всецело доверять тому, кто возвышает себя над властителем. Только он по немощи полагал, что ты будешь верностью служить роду и мне. Видимо, потому и поручил тебе управлять войском. Отец говорил, ненависть, особенно та, что уходит корнями далеко в прошлое, способна ослепить. И твоя злоба к Дамиру за отвоёванный караван ничто по сравнению с необузданной жаждой мщения ему и его народу. Что вы не поделили с Явуз-ханом? Земли? Табуны? Женщин?
Маджид смотрел на Джамбулата, и его руки сжимались в кулаки. Военачальник Хорезма его предал! Дядя попрал интересы семьи. А за предательство полагалась смерть. Маджид нащупал рукоять кинжала. Да, он уже не ребёнок, чтобы слепо верить каждому слову Джамбулата. Он, Маджид, способен принимать решения и отныне не позволит никому управлять собой.
– Что скажешь, дядя?
Под сводами зала советов его твёрдый как камень голос звучал жёстко. Каждое слово острым лезвием клинка разрезало воздух. Будто на троне сидел не юный правитель, а закалённый в боях, умудрённый опытом шах Великого Хорезма.
– Молчишь? Всё это время ты подчинялся не мне. Воспользовавшись положением военачальника, ты служишь себе и своим интересам. Значит, отец был прав, велев присматривать за тобой. Взять его!
Не дав военачальнику сказать и слово в оправдание, Маджид махнул рукой и за спиной Джамбулата выросли четыре крепких воина. Из тени на свет факелов вышли две фигуры – новые советники шаха Яшан и Турсун – и встали рядом с троном.
Маджид с презрением взглянул на помрачневшего дядю. На миг ему показалось, что он увидел страх на лице несгибаемого и грозного военачальника.
– Повелитель, прошу тебя! – падая на колени, взмолился Джамбулат. – Дай мне всё изменить.
– Что изменить? Твою верность мне?
– Я верен тебе, повелитель! Ради тебя я сделаю всё, что пожелаешь. Я любил моего брата, твоего отца. И ты мне как сын.
От этих слов у Маджида в груди больно кольнуло.
– Который
Сам Маджид этого не видел, но в памяти прочно засело негодование отца о несдержанности и небывалой жестокости брата.
– Или как средний сын? – остановившись возле дяди и склонившись над его головой, тихо произнёс шах, удивившись тому, что Джамбулат вздрогнул. – Твоего сына отравили по твоему приказу, помнишь, дядя? Вся вина его заключалась в том, что он питал слабость к одному из наставников. Защищал, оправдывал перед тобой. А тот, желая навредить нашему роду, обвинил ученика в подготовке заговора против тебя? Позже оказалось, что это гнусная ложь. А ты по горячности не внял разуму и отдал приказ убить сына.
Этот день Маджид и рад бы забыть. Они с отцом и стражниками опоздали всего на миг. Ворвались в шатёр и увидели извивающегося в агонии сына Джамбулата и военачальника, стоящего над телом умирающего. Когда выяснилось, что никто заговор не планировал, Джамбулат не сказал ни слова. Без сожаления ускакал на войну в Византию. А Маджид, закрывая глаза, ещё долго видел предсмертные муки несчастного.
– А может как младший сын?
Звонкий голос хорезмшаха звуком лязгающих клинков разнёсся под сводами зала советов. Юный хорезмшах остановился перед Джамбулатом и, слегка склонившись, заглянул ему в лицо.
– Младший родился хворым, – выпалил военачальник.
– И потому ты собственной рукой лишил его жизни? Зарезал младенца, не дав возможности окрепнуть?
– Он бы всё одно не выжил, – пытался оправдаться военачальник.
Хорезмшах грустно кивнул и медленно вернулся на трон. Советники тут же заняли место по обе стороны.
– Так что скажешь, мой военачальник? Какого сына ты во мне видишь?
Джамбулат молчал.
– Тогда я скажу. Нет веры тому, кто не пощадил собственных детей.
– Я верен тебе, повелитель. Позволь доказать и покарать своевольного и дерзкого Дамира. Только прикажи, и я сожгу его поселение, кровавым ковром из тел покрою земли. Я пополню казну богатствами. Всем известно о его роскошных табунах. Ты же любишь лошадей, мой повелитель? Они будут твоими.
– И сколько коней себе оставишь? А сундуков с добром? Скольких из моего войска ты бросишь на погибель, выполняя обещание? Дамир уже показал, что хитрее тебя, и смотрит дальше да зорче. Как ты собираешься одержать над ним верх?
– Я заманю его в ловушку. Коли не вышло одолеть острым клинком, возьму коварством и хитростью.
– В ловушку, говоришь? А разве не ты попал в его западню? Разве не винил Дамира в неудаче?
– Да, мой повелитель, ты прав. Я гонялся за ним повсюду, а он коварством превзошёл даже Персидского шаха. Я более не стану бегать за ним по степи. Теперь он сам придёт ко мне. У меня то, что ему очень дорого. То, что для него ценнее золота и табунов.
– И что же это?
– То, ради чего он не пожалеет жизни.