Батый. Хан, который не был ханом
Шрифт:
Не упомянут Бату и в послании германскому королю Конраду IV, направленном в 1241 г. венгерским королем Белой IV, против которого Бату сражался у Шайо. Почему? Ведь Бату еще до сражения неоднократно направлял Беле послания — и великого хана, и свои собственные. Возможное объяснение отсутствия сведений о Бату в королевском послании позволяет найти его текст: «Ибо Он, по чьему приказанию управляется мир, из-за грехов людских, как мы твердо верим, допустил, что свирепые народы, называющие себя татарами, пришли с востока, как саранча из пустыни, и опустошили Великую Венгрию, Булгарию, Куманию и Россию, а также Польшу и Моравию... А так как мы сопротивлялись не без больших потерь в людях и имуществе, судьба была снова неблагосклонна к нам. Тот, к кому мы забросили якорь нашей надежды, заставил нас,
В еще одном документе — письме германского императора Фридриха II Гогенштауфена королю Англии Генриху III Плантагенету, дошедшем до нас в составе «Великой хроники» Матфея Парижского, имя Бату также отсутствует. Император ссылается на информацию, полученную от Стефана II, епископа Вацского, который был отправлен в Германию королем Белой IV. Благодаря сведениям венгерского прелата император сумел весьма подробно описать действия монголов — от разгрома кипчаков («куманов») и русских до вторжения в Польшу и Венгрию. В письме присутствует такая строка: «Однако он имеет повелителя, за которым следует, которому послушно повинуется и [которого] почитает и величает богом на земле» [Матфей Парижский 1997, с. 276]. Полагаю, имеется в виду именно Бату — речь идет о предводителе, за которым монголы следовали, а не о великом хане, находившемся в своей столице. Но имени «повелителя» Фридрих II все же не называет, хотя должен был бы узнать его от посланца венгерского короля, а уж тем более — если бы сам состоял с ним в «переписке», на которой настаивал Л. Н. Гумилев!
Аналогичным образом имя Бату отсутствует в письме Ивона из Нарбонны епископу Бордо (1243 г.), благодаря которому у нас есть сведения об англичанине, сражавшемся на стороне монгольских войск в Венгрии. Ивон, сообщая о монголах, лишь упоминает о «тартарских вождях», не называя ни одного имени. Правда, информация Ивона, вроде бы основанная на сообщениях представителя монгольского же войска, поразительно напоминает ужасные слухи, распространенные в Европе: что монголы уничтожают всех и вся на своем пути, пожирают трупы убитых врагов [Матфей Парижский 1997, с. 281; Кеrr 1811, сЬ. VI]... Поэтому можно предположить, что либо сведения пленного англичанина были дополнены самим автором письма, либо пленник выполнял поручение монголов, стремившихся как можно сильнее деморализовать врага, распространяя подобные слухи.
Наконец, еще одна загадка — отсутствие сведений о Бату в Лаврентьевской летописи. Нет, наследник Джучи в ней, безусловно, упоминается, но — только начиная с 1243 г., с поездки великого князя Ярослава Всеволодовича «к Батыеви». Между тем при описании событий 1237-1241 гг. имя Бату в этой летописи не встречается: речь идет исключительно о «Татарах»! Отметим, однако, что более поздние летописи, авторы которых опирались на летопись Лаврентия, уже содержат имя Бату и при описании нашествия на Русь. В них даже специальные разделы носят названия «Пленение царя Батыя» (Рогожский летописец), «О пленении Русскыа земля отъ Батиа» (Тверская летопись), «Батыева рать» (Московский летописный свод конца XV в.), «О Батыи» (Типографская летопись): в Лаврентьевской летописи отсутствует даже подобное заглавие. Это подтверждает мнение исследователей о том, что по распоряжению суздальского архиепископа Дионисия информация о походе Бату на Русь была заменена описанием батальных сцен более ранних периодов, и только вместо прежних этнонимов вставлялся новый — «Татары». Точно так же Троицкая и Новгородская первая летописи содержат первые упоминания о Бату тоже под 1243 г., хотя монгольскому нашествию 1237-1238 гг. в них отведено немало места.
Таким образом, отсутствие сведений о Бату объясняется вовсе не намерением авторов принизить его значение или истребить память о нем среди потомков, а идеологическими соображениями, особенностями мировосприятия монархов, сановников, служителей церкви и самих историков того времени.
§ 30.
Сага и эпос — ответ на новые интеллектуальные запросы. Новое сознание, рожденное бурей и натиском движения племен, у наиболее творческих личностей вызывало потребность в искусстве.
Деятель такого масштаба, как Бату, не мог не оставить след в народной памяти. Образцов золотоордынского народного творчества не сохранилось, поэтому сегодня доступны только эпос и фольклор народов, некогда находившихся под властью Бату и его преемников. В отличие от исторических сочинений, в которых реальность и миф переплетаются, подобные произведения не претендуют на какую-либо достоверность, и в них, как правило, «любые совпадения имен и событий случайны».
Сразу же вспоминаются русские былины, в которых образ Бату, естественно, далек от положительного. Конечно, не следует отождествлять исторического Бату с Батыем («Батыгой») русских былин, но, в любом случае, появление последнего свидетельствует о значительной роли реального Бату в истории Руси, и потому небезынтересно рассмотреть, как его образ запечатлен в народном творчестве.
Батыю отведена сомнительная честь быть противником самого Ильи Муромца: об этом повествуют былины «Илья Муромец и Батый», «Илья Муромец и татары», «Изгнание Батыя» и др. Их содержание почти одинаковое: Батый с огромным войском приходит под Киев и требует уплаты дани; князь Владимир (не реальное историческое лицо, а собирательный образ) обращается к Илье Муромцу, которого сам же и отправил раньше в изгнание или бросил в темницу, чтобы тот отвез подарки татарскому владыке; Илья везет одарки и вручает их, но, будучи оскорблен надменностью Батыя и его чрезмерными требованиями, выступает против сей татарской рати (один либо с Алешей Поповичем и Добрыней Никитичем) и прогоняет татар, перебив едва ли не все их войско.
Героя былин именуют «Батыем Батыевичем» и награждают теми же эпитетами, что и древнерусские летописцы: «собака», «окаянный», «проклятый» и прочими «ласковыми» именами, на которые так щедр русский язык. Интересно, что в былинах об Илье Муромце приводится число войск Батыя, очень близкое к тому, которое современные исследователи признают наиболее достоверным:
«За Батыем было силы сорок тысячей,
За сыном было силы сорок тысячей,
За зятем было силы сорок тысячей».
/Былины 1958, с. 166/
Упоминается также, что собиралась эта сила «три года и три месяца» (нельзя не отметить параллель между этим характерным для былин промежутком времени и тем фактом, что три года прошло от курултая после покорения Китая в 1234 г. до первого нашествия на Русь!). То, что Илья Муромец бьется с татарами «за веру христианскую» — явное отражение тенденции конца XIV в., когда на Руси была создана доктрина борьбы с татарами, как с мусульманами и врагами христианства. При этом в реальности врагом православия не был ни сам Бату, ни Золотая Орда впоследствии, даже в мусульманский период.
Помимо Ильи Муромца — непобедимого борца за землю Русскую, защитника всех обиженных, бедняков, вдов сирот, против Батыя в былинах выступают и менее «идеальные герои». Например, в былине «Добрыня Никитич и Василий Казимирович» вместо того, чтобы везти дань «Батуру Батвесову», царю «земли Поленецкой», Добрыня и Василий побеждают его и требуют дань с него [Былины 1958, с. 76-85]. Еще интереснее и необычнее былины так называемого «городского цикла», герои которого не сильномогучие богатыри, как Илья Муромец и Добрыня Никитич, а «голь кабацкая» во главе с неким Василием Игнатьевичем. По-видимому, следует воспринимать такие былины, как своеобразную пародию на героический эпос: в них у Батыя даже армия оказывается такая же по численности, как и в «героических» былинах; объясняются причины отсутствия в Киеве настоящих богатырей («Святополк-богатырь на Святыих на горах, Ай молодой Добрыня во чистом поли, А Алешка Попович в богомольной стороны, А Самсон да Илья у синя моря» [Былины 1958, с. 377]). Так, в былине «Василий Игнатьевич и Батыга» Батыга Сергеевич (sic! — Р.П..) приходит под Киев