Байки из мавзолея. Роман в анекдотах
Шрифт:
Понятно что любимым занятием Ильи Николаевича было послеобеденное чтение на диване газеты «ВедомостЪ». После одного-двух абзацев он погружался в освоение материала. И с дивана доносилось его мощное всхрапе.
Но не тут-то было! Шестеро укрупненных молекул – это не шутка. Среди них обязательно обнаруживался самый любопытный, настойчивый и нетерпеливый. К тому же обуреваемый жаждой задавать вопросы.
– Папа, а правда, что ученье – свет, а неученье – тьма?
– Верно, сынок.
– А почему же тогда я вчера получил пятерку по
– А что у тебя сейчас на лбу?
– Фонарь.
– Вот видишь!
Пристыженный ребенок не унимался.
– Папа, а правда, что знанье – сила?
– Конечно, сынок.
– А почему тогда троечник Сашка Керенский накостылял мне, твердому хорошисту, почти отличнику?
– А как вы соревновались?
– На кулаках.
– Это ошибка. Ты же умный мальчик. Нужно было думать головой.
– Зачем?
– Твоя сила сосредоточена там. Ты мог бы победить его в шахматах или шашках. Или даже в преферансе. Если бы умел играть.
– Так что же делать?
– Думай! Обязательно думай!
Вот так примерно и происходил воспитательный процесс. И, надо заметить, не безуспешно.
Чтобы отомстить обидчику Владимир Ильич, разумеется, не побежал в лавку за колодой карт. И не стал записываться на гимназический шахматно-шашечный турнир. Он придумал другой способ. Для чего пригласил своего старшего брата Сашу.
Вдвоем они стали караулить Керенского около гимназии в зарослях сирени. Тот углядел их в окно, все понял и забрался в кабинет кройки и шитья. Там он переоделся в девчоночье платье, повязал на голову косынку и в таком виде благополучно улизнул домой.
На другой день Сашка Керенский первым подошел к Владимиру Ильичу и предложил дружить.
– Я мог бы дать тебе несколько цветных карандашей для рисования, – сказал он.
– Не надо, – гордо отказался Владимир Ильич. – Свои недорисованные цветные карандаши дает мне старший брат Саша.
– А хочешь яблоко? Очень вкусное яблоко.
– Наверно, импортное.
– Да, наши долго не лежат.
– Это обманка! Импортные яблоки, хоть и вкусные, не содержат витаминов. Так утверждает мой старший брат Саша.
– А еще я могу предложить тебе списывать у меня контрольные. Вместо напряжения ума ты мог бы помечтать о чем-нибудь приятном.
– Нет! Нет! Пришел в гимназию – надо учиться. Так советует поступать мой старший брат Саша.
– Он не всегда прав.
– А это ты можешь высказать ему лично. Вот он…
Владимир Ильич показал рукой в окно. Там возле забора действительно стоял, поигрывая мышцой, его старший брат Саша.
– Пожалуй, я попробую ему объяснить, – проговорил Керенский, двигаясь бочком к двери.
– Я могу позвать его прямо сюда, – коварно предложил будущий вождь.
– Нет, нет. Не надо. Я подготовлю ему объяснение в письменном виде.
Керенский прямым ходом направился в кабинет кройки и шитья. Ему не повезло – после
Он просидел там до вечера. И после этого люто возненавидел Владимира Ильича. Но в драку благоразумно не вступал. И старался обходить будущего главу пролетариев стороной.
Дотошный математик сравнит даты рождения и скажет:
– Этого не могло быть. Керенский на одиннадцать лет моложе Владимира Ильича.
А вот и могло. Еще как могло! Это ж история. А что такое для истории одиннадцать лет? Не срок! Поэтому могло!
Если уж не с самим Сашкой Керенским, то с его старшим братом. Или соседом по дому. А те поведали Сашке. Так что – могло.
Мамино воспитание
Володина мама, Мария Александровна Ульянова, была домохозяйкой. Она как бы и не работала. Как бы – потому что ни на какой службе она не состояла и ни на какой официальной должности не значилась. Она занималась только домом и детьми. Была обычной домохозяйкой, хранительницей домашнего очага.
И очаг этот был заметен. Муж, шестеро детей. Согласитесь, это кое-что.
Она имела профессию – у нее был диплом учительницы младших классов. И это, безусловно, помогло ей растить и воспитывать детей.
У семейства Ульяновых было небольшое имение в сельской местности под названием Кокушкино. Забота о нем тоже лежала на плечах Марии Александровны.
Конечно, она была не дачница, не аграрий, лично ничего не сажала и не окучивала. Лишь сдавала в аренду землю крестьянам. Те сами пахали, сеяли, собирали урожай, частью которого и делились с хозяевами.
Как они платили – деньгами или натурой – никто не помнит. Да это и не важно. Главное, что благодаря маминым стараниям в доме имелся достаток. Руководила она так умело, что до самой своей смерти в девятьсот пятнадцатом году подбрасывала деньжат своим революционным детям.
Летом днями напролет сидела она в кресле-качалке в тени раскидистого вяза с томиком Тургенева в руках. Она вроде бы и читала, и отдыхала, но от ее внимательного взгляда не ускользало ничего.
– Сашка, почему у тебя гуси влезли в клумбу и едят анютины глазки?
Сашка испуганно смотрел на старшую хозяйскую дочь Аннушку и хворостиной гнал гусей прочь.
– Будешь плохо глядеть гусей, ни видать тебе от меня полотняных брюк осенью.
Она вроде бы снова утыкалась в книгу. И снова слышался ее голос.
– Митька, а ты почему не на сенокосе? Проспал? А что ж корова-то зимой есть будет? Не исправишься – не жди от меня подарка к твоей свадьбе с Глафирой.
Митька срывался с места и бежал в сарай за косой.
А Мария Александровна переворачивала страницу. И ее бдение продолжалось. Кто-то опять попадал в поле ее зрения. И она опять кого-то хвалила, или распекала, или обещала что-то подарить. И так изо дня в день, все лето.