Байки из жизни

Костин Константин Александрович

Без рукоприкладства, без ничего такого – отец пострадавшего все объяснил исключительно словами.

Дитятке беседа не понравилась. Когда он сам кого-то задирает – это весело, это пранк. А когда его за это ругают – это уже не весело. Это уже не пранк! И побежал жаловаться мамке. Мамке, которая вовсе не стремилась сохранить добрососедские отношения. Схватила свое чадо в охапку, утащила в травмпункт. Где, конечно, нашли кучу ссадин и гематом. А у кого в двенадцать лет синяков и ссадин не было? Там с велика грохнулся, тут с горки навернулся, здесь, когда

на воротах стоял, мяч неудачно поймал – все локти содрал. Это ж дети! Носятся, как угорелые!

Так и хочется добавить, что мы такими не были, но мы такими были!

Из травмы маменька повезла отрока в полицию.

– Спасите! Помогите! Ребеночка обижают! Сперва его сын своей физиономией кулаки моему дитятку содрал, а потом – сам отец угрожал!

В полиции дамочка представила мужика таким чудовищем, что кровожадные зулусы всем племенем обзавидовались бы. Дескать, клыки у него – что сабли, когти – что пики, и ничего сосед так не жаждет, как детской крови напиться. Бывалый опер сам едва в обморок не грохнулся от тех подробностей, которые выдала фантазия мамаши.

Мужика взяли в тот же вечер. Брали, как особо опасного преступника. Мордой в пол уложили, руки заломили, в наручники заковали. И отвезли в отделение.

Здесь случился затык. Преступник рассказывает совершенно другую историю, гораздо более правдоподобную, чем преподнесенная дамочкой. Только отец свою версию ничем подтвердить не может, единственный свидетель – шестилетний сын, которого, ежу понятно, допрашивать вообще бесполезно. У мамашки – наоборот, все шито-крыто. У нее свидетельница есть – подруга, которая из окна с противоположного конца двора все видела и все слышала. Мол, угрожал мужик ребенку. Угрожал причинить тяжкие телесные – как раз на статью набирается.

Опер посидел, репу почесал.

– Слушай, мужик, давай так. Признай, что ударил мелкого оболтуса, это будут побои – статья частного обвинения. Не наша подследственность. Там дамочке самой придется в суд подавать, чтобы тебя привлечь. Сама точно не сможет в суд выйти – бумажки собирать устанет, придется ей к адвокатам обращаться. А у адвокатов такие цены, что вряд ли дело зайдет дальше прейскуранта.

– Нет, – отвечает задержанный. – Не стану признавать, что ударил. Потому что не бил! Воспитательную беседу провел – да, было дело. Но рукоприкладством не занимался. Зверь я, что ли, ребенка бить?

– Дурак! Посадят же!

– За что меня сажать, если я ничего не делал? – удивляется мужик. – Враки все, что эта курица написала. Я ее сына не бил, не угрожал!

– Давай хоть дежурного адвоката приглашу, – предлагает опер. – С ним посоветуешься.

– Не нужен мне адвокат, – говорит мужик. – И фигню всякую про себя писать не буду!

Короче, уперся рогом и ни в какую. Пусть там, в суде разбираются. Дескать, я – честный человек, у нас честных людей не сажают.

Зря он это. Была б хоть одна судимость за плечами – знал бы, как суды работают. Особенно, если дело детей касается.

Получил два года условки. Теперь будет знать,

как своего ребенка защищать!

8. Целую, твоя рыбка!

Как оно, обычно, в сказках бывает? Было у царя три сына, старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак. Невероятно, но факт – такое не только в сказках встречается, но и в реальной жизни! Вырождается человечество потихоньку! Одно непонятно: если человечество с каждым поколением все тупее – почему пещерные люди на Луну не летали?

Жили-были три брата.

Старший пошел по кривой дорожке, в первый раз отправился на зону еще в шестнадцать лет, за разбой. Понятно, что на малолетку. Отсидел там всего немножко. Во второй раз – уже в двадцать два года, по-взрослому. За что была вторая судимость – история умалчивает, достоверно известно то, что на волю мужик вышел в пору демократических преобразований. Тогда, когда Советский Союз уже дышал на ладан, везде частный капитал, кооперация. Золотое время для человека без принципов, тем более – со связями, приобретенными в колонии.

Начал мутить мутки. На первых порах – помельче, потом – покрупнее. Представлялся исключительно "Коля Кабан", а не "Николай Иванович". Кто такой этот Николай Иванович? Этих Николаев, как Ивановичей, так и не очень, по всей стране – пруд пруди было. А Коля Кабан – он такой один. Колю Кабана все знают, авторитетный пацан!

Средний в начале девяностых тоже в коммерцию подался. Сперва утюги из Польши возил, потом – видики-шмидики из Эмиратов. Тоже деньги зарабатывал вполне приличные.

Что касается младшего – этот самый непутевый из всех оказался. Сперва бухал после работы, а как Союз рухнул, как статью за тунеядство упразднили – совсем уволился и начал бухать вместо работы. Калымил что-то непостоянными заработками, что тут же и пропивал.

Шло время. Наступил конец девяностых. Криминал потихоньку легализовывался. И Коля Кабан все реже представлялся Колей Кабаном, все чаще – Николаем Ивановичем, превращаясь из человека авторитетного в человека уважаемого. Обзавелся несколькими заводами, фабриками, перебрался в Москву, где стал депутатом.

Старушки у подъезда, когда Николай Иванович приезжал на малую Родину навестить родителей, смотрели на тучного мужчину в костюме при галстуке и никак не узнавали того шалопая, который некогда ваучеры у них скупал.

Средний тоже на жизнь не жаловался, сам уже катался в загранку только ради отдыха, а по России и ближнему зарубежью неустанно сновали его грузовики, обеспечивая хозяину безбедное существование. Не настолько безбедное, как у старшего брата – там правнукам еще хватило б, если б старший вообще когда-либо женился, но на жизнь хватало.

И младший не отставал, занимался своим любимым делом – бухал. С утра сходит на стройку, кирпичи потаскает, копейку какую-нибудь получит, а в обед уже конвертировал копейку в выпивку по выгодному курсу. Не самую лучшую выпивку, но и копейка не самая большая.