Базалетский бой
Шрифт:
Задумчиво вглядывался Саакадзе в слегка тронутый желтизной горный лес и вдруг повернулся к Даутбеку:
– Странный день, мы возвращаемся после большой победы над кичливыми врагами, а вместо успокоительного дождя – гром и град.
– Весенний гром, Георгий. Это хорошее предзнаменование.
– А встреча с «совой» тоже к весне? Нет, друг, не нравится мне сегодняшний день. Ты знаешь, я не суеверный, но… какой-то тайный замысел чувствуется в его неожиданных ходах.
– Это судьба! Давай, Георгий, поработим негодную! – И Даутбек внезапно выхватил ханжал и резко обернулся.
Кони,
Орлиные перья, вставленные в хвост древка, мелькнули в воздухе, указывая лет свистящей стрелы. «Хуаб!» – громко вскрикнула в испуге тигрица, рванувшись вниз со скалистого выступа. И в тот же миг острие наконечника вонзилось в ее правый глаз.
Ни персидская кольчуга, ни турецкий щит не в силах были остановить боевую стрелу «барсов», на сто шагов пробивали они дубовую доску в палец толщиной. И тигрица рухнула наземь у ног Автандила, пораженная насмерть, так и не достигнув обидчика.
Блестела на солнце золотистая полосатая шкура, беспомощно свисая с седла победителя. «Барсы» продолжали путь так спокойно, словно мимоходом подбили не коварного зверя, а невинного ягненка. Автандил, вытащив из глаза хищницы стрелу, чистил куском сафьяна наконечник и что-то нежное мурлыкал себе под нос.
Арагвинцы, косясь на огромную шкуру, совсем приуныли.
Тревога не оставляла князя Газнели. Князь нервно крутил белый ус, чутко прислушивался: не возвращается ли Саакадзе, и еще ниже склонялся над изголовьем детской постели, готовый в любой миг броситься на защиту внука, его ни с чем не сравнимого сокровища.
Напрасно Русудан уверяла: в случае опасности потайной ход – лучшая защита. Тщетно доказывала Хорешани, что не так-то безопасно вторгаться во владения Сафар-паши, хотя, с согласия паши, наполовину и охраняемые воинами Георгия Саакадзе.
Острый нос у князя побелел, что выдавало его волнение. Он сердито напомнил о вероломстве князей, враждовавших с Газнели, о их внезапном нападении на сильно укрепленный замок, где они истребили благородную фамилию Газнели и завладели ее богатством. И, стервенея от своих воспоминаний, князь, голосом, не допускающим возражений, настаивал на немедленном вывозе внука в одну из бухт Абхазети, где и море близко, и горы под рукой.
Но вот неожиданно в один из мглистых вечеров за стеной замка зарокотал ностевский рожок. Нетерпеливый топот копыт прозвучал как праздничная дробь барабана. В широко распахнутые ворота шумно проскакал Квливидзе, сопровождаемый азнаурами и ополченцами, а за ними потянулся конный караван, навьюченный трофеями.
Размахивая папахой, к которой уже были приколоты осенние, алая и оранжевая, розы, Квливидзе, стоя на стременах
– На целую агаджа за нами ползут арбы, нагруженные ценностями персов и приспешников персов! Клянусь бородой пророка, все пригодится азнаурам и ополченцам! – задорно выкрикнул кто-то в темноту.
– Сюда не напрасно притащили, – вмешался высокий ополченец, слезая с коня, как с табурета, – справедливее «барсов» никто не разделит.
Особенно волновали ополченцев тонконогие горячие кони и клинки из серого, черного и желтого булата. Отборное зерно и вино в бурдючках предназначалось в подарок женщинам и детям, лепешки и пенящиеся вином глиняные чаши внесут веселье в темные землянки. И все же ополченцы теснились вокруг великолепного табуна и вьюков с оружием.
Не без усилий удалось Квливидзе убедить ополченцев отойти от коней и, отведав обильное угощение обрадованной Дареджан, отдохнуть от бешеной войны.
– А притащатся арбы, – гремел Квливидзе, сорвав с папахи розы и передавая их Дареджан, – выборные от азнауров и ополченцев распределят их беспристрастно…
Наутро прискакали «барсы».
Увидя двух арагвинцев, Квливидзе мгновение обалдело оглядывал их, как бы не доверяя своим глазам, и вдруг гаркнул:
– Шакалы! Шакалы! Бейте их, собачьих детей!
– Стойте! – засмеялся Ростом. – Это гонцы от княгини Нато.
Всех удивило, что арагвинцев оставили на свободе и кормили, к великому неудовольствию азнауров, совместно с дружинниками.
Арагвинцы пробовали шутить, напоминая, что когда дерево опрокидывается, все на него бросаются – и с топором и без топора.
Дружинники мрачно отпарировали:
– Как бы верблюд ни упал, горб все-таки заметен.
Лишь один Арчил бесстрастно поглядывал на арагвинцев: он был спокоен, ибо, незаметно для остальных, приставил к арагвинцам двух своих разведчиков и вдобавок усилил стражу у ворот, – баз разрешения Арчила никто не мог выходить за пределы замка.
Едва закончилась веселая еда, как Саакадзе, ссылаясь на бессонную ночь, удалился в свою башенку. Туда незаметно пробрались и все «барсы».
Внимательно выслушав Даутбека и Ростома, Саакадзе несколько раз прошелся по комнате, поправил на коврике шашку Нугзара и опустился на тахту.
– Разгадать нетрудно, шакал укрепил свой замок, сделав его неприступным для моих дружин. И стража малая – всего одна княгиня Нато! А ведь она дала слово без совета Русудан не возвращаться в Ананури.
– Шакалу в ловкости отказать нельзя. Только если Теймуразу помогает, почему в Метехи первым после Шадимана стал? И еще – разве Андукапар не выследил бы? А Шадимана не так легко обмануть!
– Не так легко, мой Даутбек, а обманывает. Конечно, горцы ушли в Тушети с молчаливого согласия Зураба, о чем Иса-хан в неведении. Арагвское княжество от сарбазов очистил с согласия Хосро-мирзы; для какой цели – Шадиман не догадывается. Потом вывел из Тбилиси половину войска Андукапара, который тоже не знает подлинную причину. Что затевает шакал? Думаю, обещал меня уничтожить, потому в Метехи все ему угождают. Но…