Базилика
Шрифт:
Кабальеро вернулись. Вернулись к наркотикам. Вернулись к убийствам. Я считал, что Бобби стал жертвой номер четыре: Кернз, Карузо. Видаль и брат папы. Самолет попал в зону турбулентности, и загорелось предупреждение: пристегнуть ремни. Я пробормотал соболезнования, мы с Треди обнялись, и я оставил папу наедине с его горем и революционными планами для огромной церкви.
Я сидел в одиночестве, когда, перелетев океан, большой самолет начал снижаться, и смотрел на Нью-Йорк, выплывавший из полуденной дымки. Я согласился бы провести в чистилище не одну сотню лет, лишь бы узнать, кто руководил возродившимися Кабальеро. Малодушный Эрнесто Лопес был пешкой для своего босса — человека, который его застрелил, когда тот лежал под
Неприятности на стадионе «Янки» начались у третьей базы.
С того места, где я стоял, на полпути по направлению к главному престолу в центре, все выглядело так, словно борцы за права сексуальных меньшинств «Лесбиянок — в священники» нападали на молодых людей в черных с красным футболках из организации «Коммандос — за Христа». Началась потасовка, и поднялась суматоха, поскольку все больше людей вступало в драку.
Сотрудники, обеспечивавшие безопасность, действовали быстро. Я видел, как они уводили прочь женщину с окровавленной головой и укладывали на землю одного из смутьянов. Размахивая дубинками, появились нью-йоркские полицейские в шлемах, и сначала казалось, что им удалось навести порядок, но затем драки возобновились на стороне первой базы стадиона; казалось, что дрались чернокожие парни из средних слоев и латиноамериканцы в кожаных куртках.
Я не мог сказать, была ли эта вспышка насилия спровоцирована или стала лишь миниатюрным отражением противоречий в богатой и терзаемой раздорами церкви, но кишащая толпа, злобные удары и выкрики были не лучшим преддверием Божественной Литургии, которую собирался отслужить верховный понтифик.
Мы приехали прямо из аэропорта. Это было приветствие Треди смелому городу, который он любил. Когда предыдущий папа в последний раз посещал Нью-Йорк, он служил мессу в Нью-Джерси. Хорошо дисциплинированная, почтительная толпа, собравшаяся на стадионе, устроила пикник прямо на багажниках своих автомобилей на парковке, покупала сувениры и радостно выстраивалась в колонны, чтобы приветствовать папу и получить его благословение.
Треди, однако, выбрал «Янки», хорошо понимая, что этот стадион расположен в Бронксе, а Бронкс уже не одно десятилетие считается самым неблагополучным районом Нью-Йорка.
— Мы отслужим мессу на этом стадионе, Пол, — сказал он мне в Риме. — Никому больше эта идея не нравится, но мне она по душе. Для меня Нью-Йорк — это стадион.
Я знал, что бы он ответил, если бы я спросил — почему. Он сказал бы, что, поскольку «Янки» — самое знаменитое бейсбольное поле в мире, ни один фанат бейсбола не захочет слушать мессу на каком-нибудь пригородном футбольном стадионе.
Но поехали мы туда по другой причине. Мы поехали в Бронкс, потому что когда-то это был оживленный зажиточный район, впоследствии невероятно обедневший. Евреи, ирландцы и итальянцы уехали. Район заселили чернокожие и латиноамериканцы. В богатейшем городе на земле Бронкс превратился в гетто «третьего мира», место насилия, деградации и гениев. Большая часть детей Бронкса, широким потоком пройдя через старое здание окружного суда, пополняла тюремные камеры; но был и другой, тонкий ручеек, который пробивался в лучшие школы города и устремлялся к впечатляющим достижениям в науке и искусстве, коммерции и военном деле. Бронкс сопротивлялся. Треди любил такие места.
Примерно за десять минут до запланированного начала мессы насилие приняло угрожающий характер. Я слышал хлопки, удары, вопли. Я не думал о покушении на папу, но хаос и грандиозная давка могли возникнуть в любую минуту.
При входе на стадион каждого обыскивали с головы до ног, но, видимо, недостаточно тщательно. Я видел, как молодые люди с красными крестами на рукавах и жилетах расчищали себе
Но эта массовая драка, устроенная перед мессой, пугала. Она казалась мне предвестником бури. Добавьте сюда вероятность того, что в толпе дожидался своего часа наемный убийца, подосланный Кабальеро, и меня уже нельзя было назвать счастливым участником богослужения.
Спустя несколько минут подошел Диего Альтамирано, короткое время он ошарашенно смотрел на толпу, а потом тронул меня за руку.
— Его святейшество хочет вас видеть.
Я последовал за ним в зал, похожий на пещеру, под временным алтарем. Официально это была комната для переодевания, хотя в действительности так ее называли только ватиканские статистики. Здесь, за кулисами каждой мессы, которую служит папа, представители духовенства облачаются для религиозной церемонии. Иногда, в лучших из таких комнат, отводилось место для уборной, чтобы иметь возможность сходить в туалет, помыть руки и причесаться. Зал был битком набит высокопоставленными прелатами в облачении или полуодетыми, бродившими взад-вперед, словно актеры в ожидании своего выхода на сцену. Для многих священников и скромных епископов, которые должны были прошествовать за папой и находиться у престола, совместное отправление мессы — возможность, представляющаяся раз в жизни.
У Треди была отдельная комната, отгороженная от остальных красным занавесом. За ним папа отдыхал в удобном кресле, пока вокруг царила суматоха. Он был в мантии, в полном облачении, не считая тяжелой ризы и митры, криво водруженной на шляпной болванке рядом с креслом. Его жезл, символизирующий власть, стоял, прислоненный к стене. Треди был единственным, чей взгляд не был прикован к монитору, закрепленному высоко на стене. Камеры слежения перемещались от одного очага беспорядков к другому. Потасовки сводили на нет усилия молодого священника у алтарного микрофона призвать людей к порядку, а сменившая его призывы популярная религиозная музыка также оказалась малоэффективной. Некоторые аплодировали, но гораздо больше людей продолжало драться.
Возможно, в беспорядках участвовала тысяча человек из почти сотни тысяч; остальные или не знали о происходящем, или пока не обращали внимания. Но в воздухе росло напряжение, заразительное и потенциально смертоносное; оно было способно взорвать целый стадион.
Я знал многих священников из находившихся в комнате под алтарем, кого-то в лицо, кого-то благодаря репутации. Кроме Альтамирано, это были обычные участники событий: Рейлли, ирландец, церемониймейстер, который, больше чем кто-либо, знал о механизме и протоколе любой мессы; Ночилла, говорливый итальянский государственный секретарь с большим брюхом и лисьими глазами; несколько доверенных монсеньоров; вспыльчивый, неуступчивый кардинал-архиепископ Нью-Йорка и еще несколько человек, нервно преклонивших колени, — видимо из местных, членов свиты кардинала.
Треди подмигнул мне, когда я вошел. Взгляды остальных были прикованы к краснолицему штатскому в дорогом костюме, затеявшему словесный поединок с кардиналом.
— Подождите немного. Сейчас отсюда выходить нельзя… Обстановка взрывоопасная. Подкрепление уже в пути…
Он, вероятно, был уполномоченным представителем полиции, ибо Диллон, нью-йоркский полицейский из службы взаимодействия, прибывший с нами из Рима, стоял перед ним, прилежно сохраняя нейтральное выражение лица и уставив взгляд в пол.