Бб высшей квалификации

Упорова Татьяна Марковна

Я же, помимо всех этих забот и треволнений, была занята подготовкой к двухмесячной московской практике и предстоящей свадьбе. Скрипя всеми частями тела, мои родители согласились на этот брак. Мой будущий муж категорически не соответствовал их надеждам и помыслам, не меньшее внутреннее сопротивление вызывала у них и моя потенциальная свекровь, хотя она, напротив, была очень расположена и ко мне, и к моим родителям (особенно ее очаровал папа, хотя именно он был ее основным противником). Наши матримониальные планы как-то не задались с самого начала. Помимо сопротивления моих родителей, возникла еще масса иных мелких и крупных неурядиц и препятствий извне. Единственное, что удалось решить без проблем - получить нужный день во Дворце бракосочетания. Дело в том, что во Дворце я была своим человеком, и мне предоставили право неограниченного выбора.

Поступив

в институт, мы с нетерпением ждали возможности отправиться в стройотряд, желательно, как можно дальше и в наиболее трудные условия. Рассказы о стройотрядах породили столь романтический образ, что мы не могли дождаться момента, когда удастся отведать этого экзотического плода и приобщиться к когорте избранных. После первого курса, в предложенном списке ничего особенно привлекательного не оказалось, все выглядело слишком уныло и буднично. Единственное, что удалось отыскать - это интернациональный стройотряд, направлявшийся на мелиоративные работы в Ленинградскую область. Нам так хотелось попасть куда-нибудь в Сибирь, на Дальний Восток, или, на худой конец, в Зауралье, а тут прозаическая Ленинградская область, знакомая, как собственная квартира - какая уж тут романтика. Но делать было нечего, и мы подали заявления. Нас долго мурыжили и, в конце концов, отказали. Не на шутку обидевшись, мы стали выяснять причины, но добиться вразумительного объяснения никак не удавалось: все что-то мямлили, ссылались на слишком малый рост и объем, что, естественно, вызвало у нас сомнения.

Наконец, устав от нашей настырности, нас пригласили к заместителю секретаря комитета комсомола, который доверительно сообщил, что дело отнюдь не в телосложении, а в национальности (что мы, естественно, и подозревали). Хотя в стройотряд ожидались только представители социалистических стран, нам, как наименее надежным элементам, возбранялось общение даже с ними. Володя, явно симпатизировавший нам, попытался успокоить, сочными мазками разрисовав трудности предстоящих мелиоративных работ, грязь, скученность барачной жизни и прочие ужасы. В качестве компенсации он предложил чистейшую синекуру: послал в райком к своему другу и тезке. Нас встретили, как почетных гостей и направили для прохождения обязательного трудового семестра... во Дворец бракосочетаний. Это было так далеко от наших грез, что поначалу не вызвало ничего, кроме раздражения: сплавили-таки. Но постепенно мы оттаяли в торжественно-праздничной атмосфере Дворца и всей душой полюбили эту навязанную трудовую повинность. Мы так прижились, что работали там все годы учебы в институте. Нам нравилось решительно все: приятная и необременительная обязанность приглашать и водить пары, окружавшие нас нарядные и счастливые люди, сотрудники, относившиеся к нам весьма дружелюбно и царящая повсюду лучезарная мажорность. Появилось множество новых знакомых, часто мы оказывались свидетелями, а иногда даже участниками, любопытных и курьезных ситуаций. Некоторые эпизоды до сих пор стоят перед глазами.

Самой запоминающейся была потрясающая свадьба армянина из Баку, учившегося в каком-то из ленинградских институтов, и очаровательной испанки. Пара эта будто сошла со страниц светской хроники о жизни коронованных особ. Оба высокие, статные, необыкновенно красивые. На невесте было роскошное платье со шлейфом такой длины, что он струился вдоль всей парадной лестницы. Когда невеста передвигалась, шлейф подхватывало бесчисленное множество нарядных маленьких мальчиков из обширной свиты новобрачных. Все остальные пары, даже самые приметные и разряженные, немедленно померкли на фоне этого великолепия. Даже привыкшие к зрелищам работники Дворца высыпали полюбоваться на это чудо.

Еще одна пара тоже врезалась в память, но по совсем иной причине. Как-то мы обратили внимание на четырех молодых людей крутившихся перед комнатой, где оформляли документы. Двое очень смуглых молодых людей, низкорослых и субтильных, и две бледненькие блондинки, сбитые и широкие в кости. Все четверо явно чувствовали себя неуютно, то присаживаясь на краешек дивана или кресла, то вскакивая и нервно бегая взад и вперед. Одну из этих пар во Дворце уже хорошо знали: они появились здесь далеко не в первый раз. Оба были студентами первого медицинского, она приехала из Москвы, а он из гораздо более отдаленных краев - с Мальдивских островов. Свадьбу эта экзотическая пара все время откладывала и переносила из-за яростного сопротивления отца невесты - очень высокопоставленного московского генерала. Они все надеялись переломить

злую волю генерала, но тот оказался абсолютно несгибаем. В конце концов, дотянув до момента, когда жениху надо было возвращаться к страждущим островитянам, они решились пойти против воли жестокого отца. Мы провели эту, наверное, самую немногочисленную и невеселую из всех свадебных процессий, которые довелось встретить. Весь их облик был далек от торжественности: растерянные, скованные, с напряженными лицами и движениями. Наряд невесты тоже мало соответствовал случаю: платье, хоть и белое, было весьма неказистого вида, напоминавшее скорее теплый домашний халат. Такими они нам и запомнились.

А через много лет я неожиданно услышала продолжение этой драмы. Кто-то из московских знакомых рассказал необычную историю, в героях которой я узнала тех самых невеселых новобрачных. Оказалось, что после отъезда новоиспеченного зятя, всесильный генерал, только и дожидавшийся этого момента, запретил любые контакты "самозванца" со своей дочерью. Все их связи были оборваны, а дочь фактически заточили в клетку, где она находилась под постоянным надзором. Как ни бились молодожены о прутья этой клетки, отважно сражаясь с приведенной в движение государственной машиной, их усилия были тщетны. Генерал не остановился на полпути и, выкрав паспорт дочери, вернул его со свеженьким штампом о разводе. Лишь через много лет бывшим супругам, уже давно ставшим совершенно чужими людьми, удалось встретиться. Встреча эта была окрашена горечью и грустью: лучшие годы оба потратили на борьбу с системой.

Благодаря моим связям во Дворце, нам предоставили свободу выбора, и мы, слегка подумав, назначили ее на... 1 апреля, вызвав тем самым недоумение окружающих. Выбрав дату, я укатила на два месяца в Москву, на практику.

В Москву я попала по ошибке. В начале третьего курса нам велели написать, куда бы мы хотели поехать на практику и где могли самостоятельно обеспечить себя жильем, что, естественно, и являлось главной целью опроса. Конечно, многие желали отправиться в Москву, но с проживанием у большинства дело обстояло туго. В конце первого семестра нам в торжественной обстановке объявили приговор, который мы ожидали с замиранием сердца, очень уж не хотелось загреметь на два месяца в какую-нибудь глухомань, где не было ни единого знакомого, и можно было умереть со скуки. В оглашенном списке моей фамилии не оказалось. Выяснилось, что мою записку с пожеланиями благополучно потеряли, и я осталась без места. Я расстроилась, но оказалось, что мне просто повезло. Совершенно неизвестно, куда бы меня засунули, будь я под рукой в момент распределения, а так все отдаленные веси уже укомплектовали. Московская же группа была наиболее многочисленной, и один лишний человек погоды не делал. С жильем в Москве у меня проблем не было, и это решило дело. Так я оказалась среди счастливчиков, отправившихся в столицу.

Москва приняла нас хорошо. Мы были так благожелательно настроены, что нам нравилось решительно все: и одна из старейших научно-технических библиотек страны, расположившаяся в самом центре, и густая разношерстная толпа, заполнявшая московские улицы и лабиринты столичного метро; не смущала даже весенняя распутица, царившая на улицах и вполне привычная для ленинградцев; однако, здесь все было залито ярким солнцем, что приятно отличалось от лежащего прямо на плечах свинцового питерского неба.

Мы упивались возможностью неторопливо изучать Москву шаг за шагом, впитывая ее дух. В результате даже скукожился наш великопетербургский шовинизм, основанный вовсе не на знании обеих столиц и возможности сравнивать, а лишь на моде и привычных высказываний наших переполненных снобизмом земляков. Не то, что мы стали меньше любить или недостаточно гордиться своим городом и предпочли ему Москву, мы просто стали понимать, что другие города тоже могут быть вполне примечательными и иметь свое собственное, ни на кого не похожее лицо.

Москва нас совершенно очаровала. Я и раньше много раз бывала здесь, но все как-то на бегу, проездом или пролетом, не задерживаясь и не останавливаясь, не имея возможности познакомиться поближе.

Все два месяца мы, как сумасшедшие, гонялись по театрам и концертам, стараясь всюду успеть, напитываясь происходящим и не в силах толком обдумать увиденное и услышанное, однако, уверенные, что потом, в домашней обстановке, сможем спокойно и размеренно все это переварить.

Обошли знаменитые московские кафе, обрели множество новых знакомых.