Бб высшей квалификации
Шрифт:
В последний день перед переэкзаменовкой я решительно отказалась идти с подругами на прогулку и засела, наконец, за учебники. Но тут в комнате появилась уборщица. Она строгим голосом велела мне немедленно покинуть помещение, и, подхватив книжки, я покорно поплелась в фойе. Уборщицы наравне с гардеробщиками с давних пор стали главными людьми в любом советском учреждении; пользовались особым уважением и почетом, высокомерно и, в лучшем случае, снисходительно принимали всеобщее заискивание и угодливое заглядывание в глаза и не без оснований чувствовали себя хозяевами нашей жизни.
Изгнанная таким образом, я снова попыталась сосредоточиться на философских премудростях, но вокруг беспрестанно сновали обитатели нашего дома, невыспавшиеся и по-утреннему ворчливые. Я никогда не умела заниматься среди шума и толпы. Это отвлекало и рассеивало внимание. Единственное,
Поскольку занимаясь, я всегда стремилась к пустынности и безмолвию вокруг себя, излишне говорить, что обстановка фойе не особенно способствовала моим трудам. А тут еще появился какой-то седовласый господин, решительно направившийся ко мне. Я внутренне напряглась, готовясь к отражению нападения. Когда я курила, дымящаяся сигарета всегда привлекала борцов за мое драгоценное здоровье и нравственность. Поэтому всякого приближавшегося к себе, я принимала за очередного поборника. Но этот человек обманул мои ожидания и, представившись главным редактором молодежных программ на ленинградском телевидении, поведал об объявленном конкурсе на должность ведущих этих самых программ и настоятельно посоветовал принять в нем участие. Я не могла всерьез отнестись к подобному предложению и, все еще пребывая в боевой стойке, попыталась как можно быстрее отделаться от навязчивого собеседника, ссылаясь на невероятную занятость. Но это оказалось не так-то просто. Не обращая внимания на мои отговорки, он убеждал, говоря, что я должна немедленно отправиться в город, запечатлеться на пленке и послать фотографию на конкурс. Наконец, осознав, что самое легкое в данной ситуации, согласиться, я пообещала, о чем тут же и забыла. Вернувшиеся с прогулки подруги, застали такую сцену: я царственно восседала на диване, небрежно помахивая сигаретой, а передо мной в позе униженного просителя застыл солидный человек весьма приятной наружности. Выяснив, кто и по какому поводу ко мне обращался, они изумленно взглянули на меня и хором воскликнули: "И ты отказалась?!!"
Тем временем срок, отпущенный на мои занятия, закончился, и настала пора приступать к более важным делам. Так что к философским вопросам я смогла вернуться только на следующий день в поезде, по дороге на экзамен. Несмотря на это, я ответила на пятерку, поскольку на переэкзаменовках пятерки ставить не полагалось, получила четверку, о чем преподавательница сообщила извиняющимся тоном. Меня такой исход вполне устраивал - повышенная стипендия мне не грозила в любом случае. На переэкзаменовку собралось много народа, и не самого худшего, что несколько примирило меня с позором. Пришли и некоторые случайные люди - поболеть за менее удачливых собратьев. Поддержать меня пришел верный Женя Х.
Итак, груз свалился, и я отправилась отдыхать уже на вполне законном основании. В тот же день я вновь повстречалась со своим новым знакомым, которого невероятно изумила моя непонятная забывчивость. В его практике обычно происходило обратное - все "встречные и поперечные" одолевали просьбами и уговорами протащить на телевидение любыми путями. Я опять отделалась от него какими- то междометиями, но не тут-то было. Он продолжал осаждать меня, в результате надоев настолько, что я вынуждена была съездить в город сфотографироваться. Отправив фотографию на телевидение, я уже с полным правом забыла и о конкурсе, и о настырном редакторе.
Каково же было мое удивление, когда через некоторое
Собеседование проводил заместитель главного редактора и известный ведущий. Стареющий красавец с замашками светского льва, но с простоватыми манерами, с бегающими глазами и ладонями, потеющими в присутствии юных девиц, он пытался делать мне какие-то намеки, но осознав полную бессмысленность своих потуг в виду моей старательно подчеркиваемой наивности, оставил меня в покое.
Я успешно прошла собеседование и вместе с еще 4-5 счастливчиками была зачислена внештатным ведущим молодежной программы "От 14 до 18". Была такая передача на ленинградском канале, рассчитанная на подростков и освещавшая в основном жизнь учащихся ПТУ.
Прежде, чем выпустить в эфир, нас стали обучать основам тележурналистики: учили делать репортажи, очерки, брать интервью. Все это было ужасно интересно.
Мои первые появления в эфире шли в записи, которым предшествовала длительная подготовка. Ничего особо выдающегося я не делала и никем, кроме родных и близких, замечена не была. Наконец, нас выпустили в прямой эфир: нечто вроде современного ток-шоу, где всей нашей группе новоиспеченных "телезвезд" следовало по очереди задавать подготовленные руководством и зазубренные нами вопросы. Каждый из нас должен был представиться и, изображая непринужденность и вдохновенную работу мысли, задать свой вопрос.
Перед прямым эфиром меня вызвал заместитель главного редактора и после небольшой увертюры изложил причину приглашения. Он попытался говорить намеками, надеясь на мою сообразительность и помощь, но поняв тщетность своих надежд, заговорил без обиняков. Оказалось, что телевизионное руководство строго-настрого запретило выпускать меня под моей настоящей громкой фамилией Зильберман, и велело выбрать псевдоним. Пытаясь смягчить ситуацию, он сослался на то, что чуть ли не треть студийных работников по той же самой причине носила псевдонимы. В частности, мой давешний знакомый оказался вовсе не Князевым, а совсем даже наоборот. Я посетовала, повздыхала, но все-таки согласилась на предложенный им перевод моей неподобающей фамилии. В новом благозвучном варианте я стала именоваться Серебровской.
После этого я не могла отделаться от ощущения совершенного предательства. Обвиняла себя в соглашательстве, конформизме, мягкотелости и еще бог знает в каких грехах. На передаче меня жгло желание бросить вызов ненавистным антисемитам и представиться своим настоящим именем. Я промучилась до самого выступления, не в силах сосредоточиться и чуть не пропустив своей очереди, но все-таки, сгорая со стыда за свое малодушие, промямлила в кадр ненавистный псевдоним.
Я не отваживалась смотреть в глаза знакомым, подозревая, что непременно обнаружу там бездну презрения в свой адрес. Но мое падение осталось незамеченным окружающими, как, впрочем, и мое очередное появление в эфире. Сама же я была не в силах вынести этого груза и твердо решила на телевидении больше не появляться. Никто из моих близких и далеких не мог этого понять: добровольно уйти с телевидения, тогда как все нормальные люди мечтают и грезят о возможности хотя бы приблизиться к этому святому месту и готовы за это продать душу. Объяснять я ничего не желала, стыдясь открывать истинную причину (так как мой выход в эфир мало кем был замечен, о псевдониме знали лишь немногие, и я надеялась избежать большой огласки). Так закончилась моя неудавшаяся попытка попасть в телезвезды. Кстати, должна отметить, что увидев на экране одну из передач со своим участием, я с трудом узнала себя в этой скованной фигуре с остекленевшим взглядом. Экранное изображение было так далеко от образа, жившего в моем сознании и ежедневно встречавшего меня в зеркале, что я очень расстроилась. Так что с телевидением я рассталась без всякого сожаления.
Мне не довелось снова побывать в ВТО, все как-то не было времени - жизнь стремительно набирала обороты, а потом и вовсе сломалась привычная система, перепутав все вокруг, уничтожив привычные ориентиры и смешав все карты.
На третьем курсе зимние каникулы выдались суетливые и не слишком радостные. Мама попала в больницу с тяжелейшим перитонитом. Ее едва удалось спасти. Папа ужасно переживал. Он почти не спал и за ночь выкуривал не менее двух пачек сигарет. По утрам возле его дивана вырастали целые горные хребты из окурков, не умещавшихся в переполненной пепельнице (впервые за многие годы он мог курить открыто, не оглядываясь по сторонам и не ожидая грозного окрика, но сия свобода его не радовала). В результате, когда мама уже была вне опасности, папа свалился с гипертоническим кризом.