Бб высшей квалификации
Шрифт:
Из-за вечной нехватки денег нам не удавалось разгуляться, но нас это не особенно печалило. В "Лакомке" мы чаще всего пировала с помощью пары кофейников (в кофейники эти помещались четыре маленькие чашечки кофе), растягивая сие удовольствие на весь вечер. Голод обычно утолялся одиноким пирожком (метрополевские пирожки с мясом и капустой славились на весь город - малюсенькие, они таяли во рту в одно мгновение), а иногда мы закатывали форменный кутеж: заказывали еще и по пирожному на двоих (пирожные здесь тоже славились и также были вполовину меньше обычного размера).
Как я уже говорила, учеба в нашем институте "культуры и отдыха" была не слишком обременительна и не особенно отвлекала от прочих дел. Мы не часто баловали лекции своим посещением,
Институт стал для меня и моих подруг окном в мир, в независимость. Мы все поступили сразу же после школы, в семьях нас содержали в достаточной строгости, и мы жаждали свободы. Правда, понятие независимости было у нас весьма своеобразным - в то время это означало всего лишь возможность вырваться из-под родительской опеки и бесконечных запретов. Когда, уехав в колхоз, мы, наконец, дорвались до свободы, воображения хватило лишь на то, чтобы начать курить и просиживать за играми в "дурака" до глубокой ночи. Но и это тогда казалось серьезным завоеванием. Особенно пьянило отсутствие постоянного надзора и одергивания.
Еще одним шагом на пути к независимости стало празднование отвальной. Тут нам явно изменило чувство меры, сказалось полное отсутствие опыта. На все деньги, что удалось наскрести у обитателей нашей квартиры, мы закупили водку, на закуску же, практически, ничего не осталось. Водки оказалось так много, что большая ее часть осталась нетронутой, мы даже не подозревали, как мало нам требовалось, чтобы отключиться. Я оказалась среди наименее стойких. Сознание покинуло меня немедленно после первой же порции и вернулось только среди ночи, когда я в ужасе проснулась, почувствовав на своем теле целое стадо холодных лягушек. Оказалось, что меня со всех сторон обложили кучей мокрых тряпок. Наутро после "веселья" мое состояние стало еще более плачевным. Я с трудом сползла со своего "ложа" и никак не могла найти силы одеться и причесаться. Руки не слушались, все мышцы ныли, как после жестоких побоев, не говоря уж о голове.
Мой папа, приехавший заранее, чтобы забрать ставший уже ненужным инвентарь и неожиданно обнаруживший среди скарба и мое полубездыханное тело, закатал меня в какое-то одеяло и погрузил в машину вместе со всем прочим. Дома я с трудом доползла до ванны и, с наслаждением погрузившись в воду, так долго не подавала никаких признаков жизни, что папа уже стал опасаться, не утонула ли я, случаем. Потом он налил мне чай с коньяком и почти силой заставил выпить это ужасающее пойло, приговаривая, что он-де хорошо знает, как лечить от подобных заболеваний. Этот напиток, столь отвратительный на вкус, оказал-таки желаемое действие, и я в ускоренном темпе пошла на поправку, так что к маминому возвращению с работы была уже вполне пригодна к предъявлению.
Самыми любимыми предметами в институте, помимо психологии, стали медицинские дисциплины. Поскольку институт был девичий, военная кафедра отсутствовала - ее заменила кафедра гражданской обороны. Из нас готовили медсестер гражданской обороны, а мужское меньшинство тем временем прохлаждалось и радовалось жизни. Такая картина была во всех гуманитарных вузах, где царил "матриархат". Медицина была побочным курсом, большинство моих соучениц относилось к ней, как к физкультуре и пению в школе, кроме, разве что, нас с Линой, такой же фанаткой, занимавшейся когда-то на том же малом факультете педиатрического института. Мы упивались этими занятиями (по счастью, уровень преподавания был весьма неплохим) и оказались сущей находкой для всей остальной группы, так как на практических занятиях перехватывали положенные на всех процедуры (большинство наших девочек панически боялось делать уколы, ставить
Каждые пять лет нас вызывали на переподготовку, и я всегда с нетерпением ждала очередного вызова, так как всякий раз это означало неделю-другую пребывания в больничных стенах, среди милой сердцу обстановки. Нас так же регулярно повышали в звании и завершили мы "службу", списанные в 40 лет "по старости", то ли старшими сержантами, то ли старшинами, уже не помню точно. Могла ли я предположить, что из всех моих специальностей, именно эта пригодится мне в Америке.
* * *
Время учебы в институте пронеслось мгновенно, хотя нам тогда казалось, что оно тянется невероятно медленно. Мы по-прежнему страшно спешили во взрослую жизнь. Кроме того, за эти короткие четыре года так много всего произошло. В первую очередь, мы стремительно взрослели, или, по крайней мере, нам так казалось.
После первого курса, мы с Линой собрались ехать на юг под предводительством моей мамы. Поначалу с нами собиралась ехать Галка, но мама наотрез отказалась брать с собой еще и ее. Мы должны были ехать под Батуми, где одним из военных санаториев заправлял муж маминой ближайшей подруги. Подготовка была не из легких - самым трудным, конечно, было добыть билеты на самолет. Когда, наконец, все организационные вопросы были решены и билеты добыты в ночных боях, в печати появилось сообщение об эпидемии холеры, вспыхнувшей в большинстве южных районов. Потянулось мучительное ожидание сообщений с "места событий". До последней минуты мы все еще надеялись, что пронесет и удастся отправиться в столь вожделенное путешествие. Но сообщение все не приходило. Дотянув до последней минуты, мы сдали билеты, а через несколько часов получили телеграмму: "Батуми вне опасности, приезжайте!"
Надо было что-то придумать и, после некоторого размышления, решено было ехать в Эстонию, в курортное местечко Эльва. Туда когда-то любили ездить мои дедушка с бабушкой. Поездка в Эстонию тоже не обошлась без приключений, но менее драматических, чем эпидемия холеры.
Соседняя Эстония была нашей постоянной палочкой-выручалочкой. Мы ездили туда отдыхать, за покупками, за грибами и просто прошвырнуться. Нарва была всего в полутора часах езды на машине, да и Таллинн был совсем недалеко - в четырех-пяти часах.
В последние годы мои родители, пламенно любившие Эстонию, облюбовали южную часть, открыв восхитительное место Тайваское, в районе Пылвы. Почти затерявшийся в лесу небольшой прелестный Домик лесника, нечто среднее между миниатюрной гостиницей и малогабаритным домом отдыха, был абсолютно райским уголком. Природа вокруг была потрясающей, грибов видимо-невидимо, хоть косой коси, мне даже было скучно их собирать - напоминало сбор урожая с грядки.
Эстонцы грибов не собирали так же, как не собирают их в соседней Финляндии. Будучи в Финляндии, мы, буквально, всюду ходили по грибам, наши сердца не могли этого выдержать и некоторые стали понемногу подбирать самые красивые экземпляры, а потом пытались сушить их на раскаленных камнях финской бани - разумеется, из этой затеи ничего не вышло.