Беатрис
Шрифт:
– Почему ты здесь? – спросила тощая девчонка, сидящая напротив меня.
– Вопросы предоставьте мне, – сказала Марианна.
Не могла ли бы я рассказать что-нибудь о себе? Может быть, о том, что у меня хорошо получается? Этот вопрос она задает всем новым девочкам, потому что считает важным, чтобы мы сосредоточились на наших сильных сторонах, а не только на слабостях.
Я долго сидела молча, потому что никогда раньше об этом не задумывалась. Перед глазами встала вышивка крестиком, которую делала бабушка Юнаса и не успела закончить перед смертью и которую я почти успела доделать перед тем,
– Может быть, что-нибудь такое, что характерно только для тебя? – спросила Марианна, когда я не ответила.
В голове было по-прежнему пусто. Единственное, что я вспомнила – что у меня, кажется, отсутствует рвотный рефлекс. Но это наверняка будет воспринято плохо, так что я сказала, что умею ездить верхом.
– Как мило, – сказала Марианна. – У нас тут есть еще наездницы, – и кивнула в сторону девушки, которую я раньше не заметила.
– Я не наездница, – буркнула девушка. – Я просто так сказала.
Марианна не стала продолжать тему и сказала, что мы начнем, как обычно – писать в наших блокнотах в свободной форме обо всем, что придет в голову.
Когда вокруг меня все зашуршали ручками по бумаге, я вдруг почувствовала себя, как в школе – то ужасное чувство, когда не знаешь ответа, просто стараешься досидеть до конца урока, остро ощущая свое одиночество. Я взяла ручку и медленно написала. «Эта страница раньше была пустая. А теперь уже нет». И затем, поскольку все остальные продолжали что-то строчить, записала те же предложения снова, на этот раз еще медленнее: «Эта страница раньше была пустая. А теперь уже нет».
Я покосилась на Лу, сидящую рядом. Ее ручка так и летала по бумаге, словно бы жила какой-то своей жизнью. Что она пишет? Я пыталась заглянуть в ее лист, но она держала блокнот под таким углом, что ничего не было видно.
Когда письменная работа закончилась, Марианна заговорила о надежде. Важно не терять надежду, сказала она. Мы должны думать позитивно и не ставить самим себе подножку уже на старте.
– Наверное, не мы сами себе подножку поставили, – сказала Лу.
– Позвольте мне рассказать вам об одной девочке, – продолжала Марианна, не обращая внимания на комментарий Лу.
И Марианна начала рассказывать о девочке, которая жила когда-то в «Чудном мгновении». Я слушала вполуха длинную историю обо всем том, что у нее пошло не так, но потом выправилось. Сейчас у нее есть работа, и она замужем за бухгалтером.
– Кошмарный сон!
– Ты что-то сказала? – Марианна посмотрела на Лу.
– Просто сон, – сказала Лу. – Звучит как прекрасный сон.
– По-настоящему счастливая история, – сказала наконец Марианна, а потом посмотрела на каждую из нас и сказала, что мы тоже сможем стать такими – мы сможем стать, кем только захотим, надо просто очень сильно захотеть.
– Как ее звали? – спросила Лу. – Как звали ту счастливицу?
– Ее имя не имеет значения.
– Очень даже имеет, – воскликнула Лу. – Имя имеет огромное значение.
В ту ночь
12
Большой белый коттедж Пальмгренов располагался на холме. За деревьями в огромном саду угадывалась гладь воды озера Венерн. С двух сторон от входа высились две колонны, а перед ними – терраса, где утром и стояла коляска. Когда они подошли ближе, Чарли заметила колыбельку, подвешенную к ветке дуба. Перед двойным гаражом стояли две машины: городской внедорожник и «Тесла».
Чарли нажала на кнопку звонка. Дверь открыла женщина лет тридцати пяти. Она представилась как Шарлотта Юландер, близкая подруга семьи.
– Ваши коллеги сидят там, наверху, – сказала она. – Мы только и ждем, чтобы похититель позвонил и сказал, что она у него, что она жива и… если речь о деньгах, то все устроится. Иначе просто быть не может.
Чарли огляделась по сторонам, пока Шарлотта вела их через комнаты с тяжелыми портьерами натуральных цветов, светлой деревянной мебелью и картинами приглушенных тонов.
Коллеги спустились вниз и кратко представились. Это были мужчина и женщина, оба с серьезными лицами.
Фрида Пальмгрен сидела за кухонным столом. В руке она сжимала игрушечное одеяльце с мягкой головой кролика на уголке. Она вовсе не походила на фотографии счастливой молодой матери в социальных сетях, но, хотя косметика размазалась и волосы растрепались, была убийственно хороша собой.
Рядом с мойкой стоял мужчина, в котором Чарли узнала делового партнера Густава Пальмгрена. Он шагнул вперед, поздоровался за руку и назвался Давидом Юландером.
Шарлотта подошла к Фриде и осторожно сказала, что приехали полицейские из Стокгольма.
Не дожидаясь вопросов, Фрида начала сбивчиво рассказывать: она поставила Беатрис на веранду, как обычно делала в первой половине дня, и потом пошла в дом прибираться, а позже, когда выглянула в следующий раз… Она затрясла головой.
Давид поставил перед ней стакан воды. Чарли задалась вопросом, где же Густав, и в ту же секунду он вошел в кухню. Высокий, хорошо одет. Рука у него чуть заметно дрожала, когда он протянул ее для приветствия.
– Я выставила ее ненадолго, чтобы она поспала, – снова начала Фрида. – она обычно спит на веранде… и потом… потом, когда я вышла, коляски на месте не было, и ее не было. Она пропала.
Андерс попросил Шарлотту и Давида подождать в другой комнате. Им требовалось поговорить с родителями наедине.
Чарли отметила, что кухня начисто лишена индивидуальности. Никаких бумажек с напоминаниями на холодильнике, ни календаря, ни фотографий. Единственное, что наводило на мысль о том, что в семье ребенок, – несколько слюнявчиков, лежащих на столешнице, да высокий детский стульчик у торца стола.