Бедная Лиза

Анонимyс

– Бонжур, мсье, – сказал тот с легким испугом, немного придя в себя.

– Ни хао, – низким голосом отвечал субъект, потом, спохватившись, поправился. – Впрочем, нет, бонжур, конечно. Прошу прощения, но так здороваются у меня на родине.

На лице криминалиста неожиданно заиграла широчайшая улыбка.

– Насколько я могу понять, вы – китаец? – спросил он взволнованно.

Субъект сложил руки перед грудью и слегка поклонился:

– К вашим услугам, мсье…

– Бертильон, – подсказал Бертильон. – Альфонс Бертильон. Можно просто Альфонс.

– А я – господин Ган, – проговорил субъект. – Можно просто Ганцзалин…

Глава

пятая

Десять лет разлуки

Нестор Васильевич со своим верным помощником неторопливо шли по рю Дофин. Погода стояла по-летнему теплая, и прогулка была – одно удовольствие.

– Он действительно украл у Бертильона ладью, или это твоих рук дело? – строго спросил действительный статский советник.

– Вы бы видели его хитрую рожу… – начал было Ганцзалин, но господин перебил его.

– Кто украл ладью?! Отвечай, и будь любезен, не юли.

Китаец насупился. Этот Патрик ему сразу не понравился: грубит, жульничает. Если бы Ганцзалин ему не подбросил ладью в карман, он бы сам ее украл, в этом не может быть никаких сомнений.

– Вот если бы он украл, то это было бы целиком и полностью на его совести, – отвечал Загорский сурово. – А раз украл ты, то, выходит, оклеветал ни в чем не повинного человека. Я настоятельно прошу тебя впредь не выделывать ничего подобного.

Помощник пытался сказать, что иначе ему трудно было бы подобраться к Бертильону. Обстоятельства требовали выдумки и ловкости, и он решил, что можно пойти на небольшой подлог.

– Совершенно необязательно становиться мерзавцем, даже если этого требуют обстоятельства, – отчетливо проговорил действительный статский советник. – Надеюсь, моя мысль тебе ясна?

Китаец только хмуро кивнул.

– Отлично. А теперь расскажи, наконец, удалось тебе расколоть Бертильона или нет?

Тут Ганцзалин просветлел лицом и важно поднял палец вверх: не нужно спешить, благородный муж никуда не торопится, но всюду поспевает.

– Вы только посмотрите на этого негодяя, – покачал головой действительный статский советник. – Ему нравится морочить мне голову. Насчет благородного мужа, который никуда не спешит, ты у меня вспомнишь, когда придет время выплачивать тебе жалованье.

Китаец насупился: он цивилизованный человек и не приемлет шантажа. Тем более, когда речь идет о деньгах. Собственно говоря, о чем они толкуют? Господин наверняка уже понял, что разговор с Бертильоном был продуктивным.

– Да, это я понял, но, во-первых, продуктивность продуктивности рознь, во-вторых, я бы хотел знать детали, – отвечал Нестор Васильевич.

Помощник важно покивал: это ему понятно, дьявол, как известно, в деталях. Собственно, с деталей он и хотел начать. Поэтическое описание кафе, коллективный портрет сидящих в нем парижан, набросанный изящными штрихами, благоухание осенней столицы…

– Если ты не уймешься, клянусь Конфуцием, я немедленно отправлю тебя обратно в Россию, – сурово посулил Нестор Васильевич.

– Куда именно? – осведомился Ганцзалин с хитрым видом. – Если, например, к Черному морю…

– Никакого тебе Черного моря, поедешь в Сибирь. Точнее, прямым ходом на Чукотку.

– Ладно, – проговорил помощник с оскорбленным видом, – я вижу, здесь не уважают тысячелетнего наследия Поднебесной…

– Хватит болтать, будь любезен, излагай самую суть!

Тон у Загорского

сделался совершенно непререкаемым, и Ганцзалин все-таки вынужден был начать говорить. Из его речи стало ясно, что он воспользовался моментом, который сам же и создал и благополучно вошел в доверие к Бертильону, обожающему все китайское. Разумеется, в Париже есть китайцы и помимо Ганцзалина, но китайцев образованных и при этом еще и говорящих по-французски – кот наплакал. Помощник Загорского представился мастером китайской каллиграфии, чем привел старого криминалиста в настоящий экстаз, потому что тот давно хотел узнать о потаенном, мистическом смысле некоторых китайских иероглифов. С каллиграфии они плавно перешли на изобразительное искусство, а оттуда – на похищение «Джоконды». Тут Бертильон не преминул похвастаться, что он – самый известный французский криминалист, который как раз эту самую «Джоконду» и разыскивает. Подхлестывая старого криминалиста неумеренными комплиментами и хитроумными вопросами, китайцу в конце концов удалось вывести его на разговор об отпечатках пальцев на злосчастном защитном коробе.

В разговоре с Бертильоном Ганцзалин ненароком заметил, что знакомый журналист рассказал ему следующую историю. Якобы отпечатки пальцев преступника, укравшего «Джоконду», попали к какому-то полицейскому детективу и тот заявил, что они не совпадают с отпечатками ни одного из постоянных сотрудников Лувра. При этом – тут Ганцзалин сделал многозначительную паузу – стало известно, что у сотрудников Лувра отпечатки не собирали. После этого отпечатки на коробе и вовсе затерли. Получается, что детектив соврал, и полиция сама делает все, чтобы картина так и не была найдена.

– И как понравилась твоя история нашему достопочтенному эксперту? – полюбопытствовал Загорский.

– Он смутился, – отвечал Ганцзалин.

– Смутился? – удивился Нестор Васильевич. – Ты уверен, что правильно истолковал его настроение? Не испугался, а именно смутился?

Помощник был непреклонен: да, именно смутился. Как будто его застукали за чем-то не совсем приличным.

– Он сказал, что дело тут не во вранье. Просто полицейский, который занимался отпечатками, знал, что дактилоскопия – метод сомнительный и не имеющий твердых научных оснований. Зная это, он не был внимателен к отпечаткам и так вышло, что они затерлись. Чтобы не получить взыскания от начальства, он решил сказать, что отпечатки на коробе не совпали с отпечатками сотрудников музея. Но он не знал, что у сотрудников отпечатки не снимались.

– Вот, значит, какова версия Бертильона, – задумчиво проговорил Загорский. – Что ж, это похоже на правду. Особенно если учесть, что он, действительно, с одной стороны, не верит в дактилоскопию, с другой – ревнует ее к своему бертильонажу. В самом деле, бертильоновские измерения – дело долгое и непростое. К тому же преступник не оставляет на месте преступления свои антропометрические данные, а вот отпечатки пальцев – почти всегда. Если дактилоскопия окажется эффективнее бертильонажа, на что тогда, спрашивается, наш дорогой криминалист потратил всю свою жизнь? В конце концов, Бертильон решил попросту манкировать этой самой дактилоскопией. Для чего и стер отпечатки, а, чтобы его не трогали, заявил, что с отпечатками постоянных сотрудников Лувра они не совпадают, не учтя, что их подвергли только антропометрическим измерениям, но отпечатки пальцев у них так и не сняли.