Бедняга Смоллбон. Этрусская сеть

Гилберт Майкл

Капитан не учел, что семейство Зеччи не было изолированной ячейкой из трех человек, а входило в сложный организм, многолетний матриархат, вросший своими корнями глубоко в почву Кампаньи. Преобладали тут женщины - гордые, самоуверенные и величественные, все как одна в траурных туалетах, переживших уже десятки таких событий. Сопровождали их расстроенные загорелые мужья и стайки чисто вымытых детей. Этот день принадлежал женщинам.

В первой машине сидела Аннунциата с Тиной, только вдвоем. С момента отъезда из дому Аннунциата не закрывала рта, и этот поток слов был настолько

невероятен, что Тина начинала беспокоиться. Молчание матери или её слезы были бы ей милее чем это горячечное настроение.

–  Если мы будем так тянуться, - сказала Аннунциата, - опоздаем в церковь и все пойдет вверх ногами.

–  Мы поздно выехали, потому что ты заставила меня все запирать, даже мастерскую.

Неужели ты думаешь, что к нам кто-то вломится, пока мы будем на кладбище?

–  Обычный вор - нет.

–  Кто тогда?

–  Диндони, разумеется. Он все время пытается попасть в дом. В наш дом! Он что, думает, если Мило нет, так он станет его?

–  А он не сказал, что ему нужно?

–  Вначале пришел выразить сочувствие. Очень надо! Потом явился насчет счетов, которые нужно оплатить. Я ответила, что не время говорить о деньгах. В третий раз влез в дом через кухню, когда думал, что меня нет. На счастье я вернулась и поймала его. Кто знает, куда бы он совал свой вонючий нос!

С тех пор я все запираю.

–  Но теперь он не сможет ничего сделать. Будет в церкви.

–  Разумеется. Он в предпоследней машине. С поминками все в порядке?

–  В сотый раз говорю тебе, что да!
– не выдержала Тина.
– Синьор профессор все взял на себя. С кладбища поедем в ресторан, там уже заказали и зал, и все остальное.

–  Он заботился о Мило, когда был жив, - сказал Аннунциата, - не забывает и после смерти.

Собор был полон, поскольку прибыли общины и резчиков, и мраморщиков, и даже община столяров прислала свою делегацию. Флорентийские коллеги явились все до единого. Капитан чувствовал, что это неспроста. Его преследовала фраза, вычитанная в газете: «Английский водитель оставил его умирать». Сборище в церкви походило на демонстрацию - тихую, но угрожающую.

Гроб стоял на черном катафалке в глубине собора. Вот появилась семья. Головы повернулись к Аннунциате и Тине, занявшим места в первом ряду. Тина увидела капитана и слабо ему улыбнулась.

–  Вечный покой пошли ему, Господь!

В соборе было душно. Пламя свечей трепетало, как отлетавшие души.

–  Пусть вечный свет Господен озаряет его!

Почему христианская церковь превращает в такой унылый обряд то, что кто-то меняет земное существование на жизнь вечную, которая по её же утверждению гораздо краше и счастливее? Этруски делали лучше. Они прощались пиром и танцами, и отправляли в путь с едой и питьем и всем необходимым.

–  Будь славен наш Господь в Сионе…

В первом ряду что-то произошло, Аннунциата беспомощно пыталась встать. Опираясь на руку Тины, кое-как доковыляла к маленьким боковым дверям. Все повернули головы, но священник невозмутимо продолжал службу; ему была доверена душа умершего, чувства живых и их слабости его не интересовали.

Капитан

Комбер пробрался к выходу, обогнул собор и нашел Аннунциату и Тину, сидевших на могильной плите. Аннунциата по-прежнему была бела, как мел, но уже пришла в себя.

–  Хочет вернуться в церковь, - сакзала Тина.
– Но я ей не разрешила, иначе это случится снова.

–  Там ужасно душно, - заметил капитан.
– На вашем месте я бы не рисковал, синьора Зеччи.

–  Я должна вернуться, - сказала Аннунциата. Но, попытавшись встать, тут же упала обратно.

Капитан сказал Тине:

–  Вы, Тина, возвращайтесь и берите все на себя. Я позабочусь о вашей матери. У меня за углом машина, и как только она сможет идти, отвезу её домой и постараюсь уговорить лечь.

–  Думаете, она вас послушает?

–  Положитесь на британского моряка.

–  Ну ладно. Постараюсь вернуться поскорее. Мамочка, послушайтесь капитана и пожалейте себя.

–  Все пройдет, только не надо спешить, - сказал капитан.
– Возьмите меня за шею и обопритесь как следует. Вот так.

В машине Аннунциата ожила. Больше волновалась не за себя, а за похороны, на которых отсутствовала.

–  Идите, Бога ради, домой и отдохните как следует, - сказал капитан.
– Никто не посмеет подумать о вас худо из-за того, что вас там не было. Тину я привезу, как только кончится церемония.

–  Вы очень добры, - сказала Аннунциата. В доме стояла мертвая тишина. Такая, что, услышав шорох, она не сомневалась - кто-то в кухне!

Неужели Диндони? Кто же еще? Видно сбежал из церкви и вернулся домой. Но как он сюда попал? Ну, сейчас посмотри.

Она рывком распахнула дверь в кухню. Там были двое мужчин. Здоровяк стоял за дверью и захлопнул её пинком, как только Аннунциата перешагнула порог. Партнер его с искаженным от натуги лицом стоял на стуле, что-то ковыряя над очагом. В руке его была маленькая черная коробочка, а из деревянной обшивки стены тянулся длинный черный провод, который он скручивал в моток.

–  Что… - начала Аннунциата.

Здоровяк подхватил одной рукой кухонный стул, поставил его перед Аннунциатой и велел:

–  Садись и закрой рот!

Аннунциата возразила:

–  Не сяду и рта не закрою! Убирайтесь сейчас же!

–  Уйдем, когда все будет готово.

Аннунциата обожгла его взглядом. Шок избавил её от слабости. Взглянув на дверь, она поняла, что к ним не успеет. Кричать тоже смысла нет, стены слишком толстые.

Понадобится оружие. На буфете лежал нож, тяжелый и толстый кухонный нож. Она схватила его.

–  А теперь прочь от двери!

–  Ненормальная, - сказал здоровяк. Партнер его даже не обернулся, спокойно делая свое дело.

–  Или ты меня выпустишь, или получишь свое, - сказала Аннунциата.

Она величественно выпрямилась, сжимая нож.

Здоровяк подпустил её к себе почти вплотную, не отступил, только наклонился вперед. Рука с ножом замахнулась, но как-то нерешительно, рука здоровяка последовала за ней. Он не пытался поймать запястье, но резко размахнулся и нож вылетел у Аннунциаты из руки, которая бессильно упала.