Бедные углы большого дома
Шрифт:
— Вотъ жизнь-то! — воскликнула Варя.
— Да, это жизнь, — отвтилъ Порфирій. — Не кататься мн больше, какъ прежде… Да нтъ, что я! — тряхнулъ онъ головой. — Загуляю еще, закачусь когда-нибудь на цлый день на острова, и поминай какъ звали! Воля тамъ…
Вс смолкли на нсколько минутъ.
— Варя, что вы не начнете учиться платья шить? — вдругъ спросилъ Порфирій.
— Какія платья? — спросила Варя съ недоумніемъ.
— Обыкновенныя, женскія, — отвтилъ Порфирій. — Вотъ у моей матери стали бы учиться. Потомъ выучились бы, магазинъ открыли
— Что это ты такое выдумалъ! — воскликнулъ Ардальонъ. — Разв Варя въ портнихи пойдетъ, этимъ мщанки занимаются.
— Такъ что-жъ, что мщанки?
— А она не мщанка.
— Не все равно разв, кому чмъ заниматься? Кто чмъ захотлъ, тотъ тмъ и занимайся, — отвтилъ сердито Порфирій. — Въ учительшахъ не лучше, я думаю, жить; только въ воскресенье и будемъ видться, — возразилъ онъ, не зная, что житье въ гувернанткахъ представляетъ не одно только это неудобство. — А въ магазин-то вмст бы вс жили, мы бы тоже работали…
— Ну, братъ, не пошла бы работа на умъ въ магазин, ты вонъ и самъ жаловался, что у отца заниматься не могъ въ мастерской.
— Такъ вдь это былъ бы не такой магазинъ.
— А какой же?
Порфирій не могъ сразу найти выраженія для своей мысли.
— Ну, не дрались бы тамъ, не плакали бы, — ршилъ онъ. — Жили бы вотъ такъ, какъ теперь у Игнатьевны, тихо, весело, только работали бы.
— Да, толкуй, а все же и товарищи порядочные не пошли бы къ намъ, тутъ говорить неловко. Вотъ они и ко мн не ходятъ.
— Ну, и чортъ съ ними!
— Нтъ, братъ, соскучишься… О чемъ я дома стану говорить съ матерью и Игнатьевной? Необразованныя он! А у товарищей разговоры, книжки, о театр, обо всемъ говорятъ… Вотъ ты не ходить къ нимъ, такъ и не знаешь, какъ у нихъ хорошо.
— Плевать я хотлъ на ихъ книги и разговоры!
— Такъ и оставался бы портнымъ безграмотнымъ, — разсердился Ардальонъ.
— Ай! — раздался крикъ позади заспорившихъ молодыхъ людей.
Они обернулись и увидали, что передъ Варей, отставшей отъ нихъ и собиравшей какіе-то поздніе цвты, стоялъ съ распростертыми объятіями полупьяный господинъ.
Порфирій бросился къ ней, подставилъ чисто по-школьнически ногу пьяному ухаживателю и треснулъ его кулакомъ въ спину, тотъ рухнулся на толченый кирпичъ аллеи. Порфирій съ яростью звря пнулъ его два-три раза ногою и плюнулъ.
— Подлецъ, — гаркнулъ онъ. — Изломаю тебя!
Ардальонъ и Варя схватили его дрожащими руками и потащили за собою.
— Сохрани Господи, еще привяжется! — прошепталъ въ испуг Ардальонъ. — Изъ гимназіи выгонятъ!
— Такъ что же! не прикажешь ли позволить ему обнимать ее? — выдернулъ Порфирій свою руку изъ рукъ Ардальона.
— Нтъ… но исторіи-то эти. Мы, братъ, еще не большіе.
Порфирій сжалъ кулакъ и въ доказательство, что онъ большой, показалъ его Ардальону, — это былъ дйствительно большой кулакъ.
— Справлюсь! — промолвилъ буянъ и вдругъ захохоталъ, обернувшись назадъ.
Пьяный
— Пора, пора домой, — сказали об двы нашей молодежи, и вс отправились въ обратный путь.
Всю дорогу Порфирій не выпускалъ руки Вари, а Ардальонъ почему-то хмурился и шелъ одинъ. Взбираясь по темной лстниц въ ленныя владнія, Приснухинъ внезапно выпустилъ руку Вари.
— Что вы? — спросила Варя.
Приснухинъ ничего не отвтилъ и быстро исчезъ, только внизу лстницы отдавались его быстрые и звонкіе шаги.
Долго не могъ онъ уснуть въ эту ночь и въ полутемной комнат, едва освщенной лампадой, сто разъ принимался писать и рвалъ бумагу. Какія-то неуклюжія строки съ римами виднлись на клочьяхъ бумаги, и только одна строка не выходила изъ его головы и постоянно повторялась въ ней: Черезъ весь міръ я пройду за тобою…
Куда? зачмъ? что изъ этого будетъ? — этого не могъ придумать Порфирій. Онъ то смялся, то готовъ былъ плакать, свертывался, какъ котенокъ, кутаясь въ одяло, потомъ становилось душно, жарко, онъ разбрасывался снова и до зари не могъ уснуть.
А путники добрались до своихъ ленныхъ владній. Ардальонъ дулся и выглядлъ очень жалко, какой-то мокрой курицей. Вс услись пить чай.
— Что ты, Ардальонъ, все молчишь? — спросила у него Варя со смхомъ.
— Вдь я не умю смшить, какъ Порфирій, — отвтилъ Ардальонъ съ мрачнымъ видомъ.
— Да ужъ точно весельчакъ онъ, — замтила Игнатьевна.
— Герой, герой просто! — воскликнула маіорская дочь и стала распространяться о пассаж въ Екатерингоф.
— Экая у него силища-то богатырская! — ужаснулась Акулина Елизаровна. — Погубитъ онъ себя этою самою силою… А что ты-то такой блдненькій, Ардальошенька? Слабенькій ты, усталъ, голубчикъ мой.
— И не думалъ уставать! — разсердился Ардальонъ за то, что его подозрваютъ въ слабости.
— Какое ужъ не усталъ, лица на теб нтъ, — сожалла Акулина Елизаровна сына. — Лягъ, батюшка, отдохни.
— Что вы выдумываете!
— Да нтъ, ужъ вижу я по лицу, что усталъ и умаялся. И молчалъ вотъ все время, это ужъ не спроста. Ты не церемонься, мы допьемъ чай и одн, а ты лягъ.
— Точно, Ардальонъ, вы измучились, ходили много. Ступайте спать, — замтила Ольга Васильевна.
— Да, да, не женируйтесь, — ввернула маіорская дочь. — Вы деликатнаго тлосложенія.
— Покойной ночи, пріятнаго сна! — засмялась Варя.
Ардальонъ вскочилъ съ мста и выбжалъ въ свою комнату; онъ бросился на постель и залился слезами. Такъ онъ и уснулъ въ одежд, уткнувшись лицомъ въ подушки. Черезъ часъ явилась въ комнату и Акулина Елизаровна, увидала сына, спящаго въ одежд, и всплеснула руками.