Бедные углы большого дома
Шрифт:
— Ахъ, Ольга, куда ты забралась! Мы едва дошли до тебя. Я ужъ думала, что мы заблудились. Ужасный ходъ! — говорила тетушка, цлуя Ольгу Васильевну, и въ ту же минуту раздалось еще три звонкихъ поцлуя. — Какъ жаль, что мы не могли предложить теб комнату у себя, но ты знаешь, мы сами такъ стснены! Теперь дти выросли, всмъ нужны отдльныя комнаты…
— Знаю, знаю, тетя! Я бы и не ршилась стснять васъ, — сказала Ольга Васильевна, даже и не вспомнившая, что въ квартир тетки было для нея мсто, когда кузины еще не выросли и не кончили курса ученья.
— Ты, милочка, нехорошая, недобрая, —
— Да, да, пять воскресеній не была у насъ! — быстро проговорила другая кузина Фани, неожиданно передернувъ и выставивъ изъ-подъ открытаго лифа кругленькія плечики, которыя, казалось, говорили этимъ дтскимъ движеніемъ: а погляди-ка на насъ, ты на насъ только посмотри!
— По-смо-три, какъ хо-рошъ, какъ идетъ ко мн твой браслетъ, — меланхолически. произнесла третья кузина Софи, медленно протянувъ свою обворожительную руку и, кажется, этотъ жестъ прямо говорилъ: на колни передъ этой рукой!
— Къ теб все идетъ, душка, — поцловала Ольга Васильевна кузину Софи.
Она точно такъ же должна была поцловать и кузину Фани, кузину Жени, такъ какъ вс равно требовали и равно заслужили поцлуевъ. Въ сущности, это были не три существа, но одно, — кузина Фани говорила и длала только то, что могла бы сказать и сдлать кузина Жени или Софи, и наоборотъ. Вся разница была въ тон, и это объяснялось очень просто: у кузины Жени были хорошенькія губки, и она надувала ихъ и говорила будирующимъ тономъ; у кузины Фани были прелестныя плечики, и она рзко передергивала и выставляла ихъ изъ-подъ открытаго лифа, произнося фразы дтскимъ тономъ; у кузины Софи была чудная рука, и кузина Софи была меланхолична, — ахъ, какъ хорошо было это задумчивое протягиванье руки впередъ, dahin, dahin! Говоря это, конечно, я смю утверждать, что это были сильные, недюжинные характеры и что для измненія ихъ нужна была нечеловческая сила, такъ какъ губки, плечики и ручки, при всхъ постороннихъ вліяніяхъ, оставались попрежнему прекрасными, тогда какъ какой-нибудь будто бы сильный характеръ, сложившійся подъ вліяніемъ постороннихъ обстоятельствъ, измняется чрезвычайно легко съ измненіемъ этихъ условій жизни, но плечики, губки, ручки, — о, ихъ не уничтожатъ никакіе перевороты, надъ ними сильно одно всемогущее время.
— Полноте, вы совсмъ заговорили Ольгу, — вступилась тетушка, слушая лепетъ дочерей. — Ну, что ты думаешь, Ольга, насчетъ мста? Я пріхала къ теб съ предложеніемъ отъ генерала Семенова…
— Ахъ, душка, душка, онъ въ одномъ дом съ нами живетъ, къ намъ будешь каждый день ходить, — вздернула плечики Фани.
— Его ма-лютки про-сто удивленіе! — провела въ воздух рукою Софи.
— Я тебя къ нимъ ревновать буду, — надула губки Жени.
— Нтъ, тетя, благодарю васъ, но я… — смшалась Ольга Васильевна, точно ее поймали въ какой-нибудь страшно! шалости.
— Право! браво! Ты, врно, нашла мсто? Я знала, что кузина не будетъ безъ мста, — весело передернулись шаловливыя плечики, — А вотъ Фани со мною спорила, что ты не найдешь мста до моего рожденія и что я останусь безъ маленькаго cadeau! Браво! браво!
— Ахъ, перестань! — перебила тетушка. —
— Ничего, ничего, тетушка! Фани такъ наивна, — вступилась Ольга Васильевна, не зная, что говорить насчетъ своего положенія, и радуясь, что разговоръ можетъ принять другое направленіе.
— Нтъ, нтъ, надо говорить о дл,- настаивала тетка. Ты ихъ избаловала. Он только и толкуютъ о твоихъ cadeaux. Соня до сихъ поръ носилась съ твоимъ портмоне, но — вообрази ея несчастіе, — у нея его вытащили третьяго дня у обдни; бдная чуть не захворала. Вотъ грховодники-то, гд воруютъ, — въ храм Божіемъ! А вдь ты знаешь, что я не могу дтей баловать, мн невозможно покупать имъ эти мелочи.
— Бдная кузина! — воскликнула Ольга Васильевна.
— Да, и у меня сломали твою брошку. Стали на балу салопъ снимать и сломали: теперь хотла отдать починить, мама говоритъ, что заплатить не можетъ, — надулись просящія поцлуевъ губки.
— Я заплачу, — сказала Ольга Васильевна.
— Не надо, не надо, мой другъ! Не балуй изъ, — строго замтила тетка. — Будь бережливе, душа моя, не обращай вниманія на ихъ вздохи, — повздыхаютъ и перестанутъ. Нужно же учиться переносить маленькія непріятности…
— Мама вотъ всегда такая! — роптали губки.
— Однако, мы все же не кончили разговора о мст,- промолвила тетка. — Итакъ, ты нашла мсто?
— Нтъ, но я…
— Ну, если ты только надешься получить его, то лучше согласиться на предложеніе Семенова; это тмъ боле пріятное предложеніе, что мы знакомы домами и живомъ рядокъ
— О, кузина, намъ бу-детъ такъ отра-дно, мы каждый день будемъ видться, говорить, мечтать, — томно провела въ воздух рукою «меланхолія».
— Ты меня, можетъ-быть, будешь учить на фортепьяно играть; а такъ плохо играю, — вздулись губки «недовольства».
— Душка, душка, согласись! Я съ тобой буду въ коляск кататься, когда ты подешь съ дтьми Семенова! — заегозило безпечное «ребячество».
— Добрыя мои, я не могу согласиться покуда ни на что, — воскликнула Ольга Васильевна.
— Это отчего? — воскликнули разомъ примадонна и хоръ.
— У меня, вотъ видите ли…
Ольга Васильевна смшалась; ей на языкъ напрашивалась сотни разъ слышанная отъ Скрипицыной фраза: у меня есть святыя обязанности! И именно потому, что эту фразу затаскала Скрипицына, Ольга Васильевна не могла ее произнести, и ей казались какъ-то неподходящими эти высокія слова къ ея простенькому, доброму длу и къ ея столь же простенькой особ.
— Что у тебя? — кричали между тмъ примадонна и хоръ.
— Я живу здсь съ одной двушкой, съ бывшей пансіонеркой Скрипицыной, и не могу ее оставить.
— А-а! — многозначительно выговорила тетушка, и шепнула:- хорошо она теб платитъ?
— А-а! — протянули кузины и, вытянувъ лица, съ неудовольствіемъ отошли къ окну.
— Это та! — бысто пролепетала на ухо сестрамъ бойкая Фани, косясь на Варю.
— Н-да, э-то она! — вздохнула Софи, опустивъ въ отчаяніи руки.
— Какое же сомнніе, это та самая! — надула губки Жени. Хоръ смолкъ на мгновеніе, исподлобья, издалека оглядывая врага; вдругъ онъ мгновенно отвернулся къ окну и сошелся еще ближе въ кружокъ, замтивъ что-то.