Бедный маленький мир
Шрифт:
Двести пятнадцать тысяч долларов лежало у Витки на депозитном счету. Деньги на образование Даника. Ее личный Форд Нокс, неприкосновенный запас. Никогда больше в своей бестолковой жизни она не заработает и четверти того, что есть у нее сейчас…
– Витта, – вернул ее к реальности голос Майи, – вы меня извините, но у меня со временем не очень. Если хотите, можете подумать, а потом мне перезвоните.
Витка тряхнула головой. Ну да, жаловаться Милошу за пивом и ловлей рыбок, как она страдает из-за того, что должна Иванне,
– Давайте попробуем, – сказала Витка.
В тот момент Витка представляла себе какую-то ерунду – заброшенную строительную площадку, какие-то карьеры с грунтовой дорогой между ними, по которой надо ехать, чтобы передать деньги, пустую квартиру где-нибудь на самой окраине Юго-Запада, ячейку в автоматической камере хранения на Павелецком вокзале… Она и представить себе не могла, что все может произойти в итальянской кондитерской на Остоженке, где к ее столику подойдет официант в белом фартуке и скажет:
– Вас ждут на кухне. Пойдемте, пожалуйста.
Пробираясь по узкому проходу мимо стеллажей, уставленных всевозможными чизкейками и терамису, они пройдут в соседнее помещение, и там за облезлым столом на табуретке будет сидеть Ильгам и мять в трясущихся руках синюю салфетку с логотипом кондитерской.
– Деньги можете оставить мне, – скажет ей молодой человек.
– И все?
– Все. Выход вон там.
И Витка с Ильгамом уедут домой на такси, как будто просто выбрались гулять на Остоженку ранним летом в воскресенье.
Глядя на лицо Мэри, которая повиснет на папе и будет гладить его по спине (и тот не сможет ее снять, чтобы присесть на стул, – так и сядет вместе с ней), Витта подумает, что это стоит двухсот тысяч.
Долг Ильгама составлял пятьдесят. С нее взяли вчетверо больше.
На следующий день она спохватится, позвонит Майе и скажет, что передача денег происходила в кондитерской на Остоженке. И что ее институция может делать с данной информацией все что хочет. Или не делать ничего.
– Это которая сгорела? – спросит Майя.
– Сгорела? – не поверит Витта.
– Сегодня утром. Взрыв газа, жертв нет, – языком милицейской сводки сообщит ей Майя. – Удачи вам, извините, я тут на круглом столе в мэрии. Если что – звоните.
– Спасибо, – озадаченно скажет Витка и нажмет на кнопку «отбой».
Несколько дней Ильгам молчал, пил чай, гладил по голове Мэри, ночами ходил в дальней комнате и скрипел паркетом.
Витка наготовила полный холодильник еды, а он не ел. Стеснялся.
Наконец, нервно растягивая ворот ужасного турецкого свитера, заговорил:
– Я должен решить, как вернуть тебе долг, Витта.
Даник с Мэри ссорились перед телевизором, какую программу смотреть. Даник хотел «Южный парк», а Мэри кричала, что это ерунда, и призывала на свою сторону Витту, папу и Аллаха.
– Круговорот долгов в природе закончился, – сказала
– А о чем говорить? – растерялся Ильгам и оставил в покое свитер.
Тут Даник влетел на кухню и сообщил:
– Мама, Мэри сказала, что «Южный парк» – отстой. Потому что она девочка и ничего не понимает.
– Я тоже девочка, – Витка поправила на сыне футболку, – и поэтому считаю, что, по сути, она права.
– На следующий день после Чернигова я не выдержал. И отдал приказ: найти и уничтожить. – Зоран стоял, прислонившись спиной к высокому стеллажу с книгами, и уже минуту тер пальцем переносицу. Всегда так делал, когда чувствовал себя неуютно. И злился из-за этого. – Но вы, – он подчеркнул местоимение «вы», – успели раньше.
Женщина в длинном терракотовом платье сняла со спинки кресла оранжевый шарф из тонкой шерсти и набросила его себе на плечи. У нее были густые седые волосы, и перламутровая заколка не давала им рассыпаться по спине.
– Хотелось бы приписать себе победу в оперативно-розыскных мероприятиях, – усмехнулась она, – но не комплексуйте. В данном случае мы тут ни при чем. В отличие от вас, я такого приказа не отдавала.
– Потому что Ираклий – сын Эккерта, и у вас есть корпоративные соображения?
– Побойтесь Бога, – сухо сказала женщина. – Потому что наш список его клиентов неполон. Нам нужно было еще немного времени. Но что уж теперь говорить… Это сделали те, кто в свое время не пожалел порядка одиннадцати миллиардов за работы по переконфигурации Восточной Европы. Вот их-то в моем списке как раз и не хватает. Но скоро они там окажутся, я могу пообещать всем пострадавшим.
Прошло несколько суток с тех пор, как я, проснувшись утром, понял, что уже не чувствую такого отчаяния, как, к примеру, вчера. Просыпаясь, я уже знаю, что все было на самом деле. Случилось и произошло. Я это как-то принял. А еще вчера, открывая глаза, я верил, что мне просто приснился сон. И со стоном, скрипом и отчаянием неимоверным вынужден был признавать, что нет – все это было. Были лица, исчезающие на экране, уходящий в никуда город, молнии виолончельных смычков и цветное пятно в темном небе, будто снимок далекой галактики, сделанный умным телескопом Hubble.
– Мы знали, что вы появитесь, – сказала женщина. – И думаю, что у вас есть вопросы. Буду рада, если смогу ответить. Наша война закончилась, я так понимаю. Чернигов снял наши исторические противоречия – прямо-таки в гегелевском смысле. Точно так, как происходит снятие тезиса и контртезиса в ходе логического диспута.
В то утро, когда я смирился с реальностью, какой бы странной она ни была, ко мне в комнату без стука вошел Зоран, чем ужасно меня удивил.