Бедный маленький мир
Шрифт:
– Задушить. Зарезать во сне. Отравить диоксином, – забормотал он, листая дальше. – Убить током и продать на органы…
– Ты чего? – испугался Лихтциндер и отвлекся от созерцания Лавры.
– Ничего, – вздохнул Виктор, отправляясь на кухню. – Это медитация.
На кухонном столе на разделочной доске лежал маленький серебристый «Palm». Было полное впечатление, что его собирались нарезать для салата. И в нем, в записной книжке на букву Г обнаружились три телефона Генрика Морано – два мобильных и один стационарный, но без кода. Надо
Виктор Александрович задумчиво потянул мобилку из кармана. Странный мир. Сейчас он позвонит и, возможно, застанет Генрика поедающим колбаски с тушеной капустой во Фрайбурге. Или на яхте в Монако. Или в туалете аэропорта Бен-Гурион. Но скорее всего вообще не дозвонится до него.
Первый набранный номер не отвечал, абонент находился «вне зоны». После набора второго пошло уверенное соединение, раздались длинные гудки. Один, второй, третий. И вдруг Виктор услышал музыку. Вагнер, «Полет валькирий» – машинально отметило его сознание. Музыка была за спиной. Он обернулся и буквально нос к носу столкнулся… с потным и взволнованным Генриком Морано.
– Где Иванна? – закричал тот и забегал по кухне. – Что случилось, Виктор? Что вы делаете у нее дома?
– А как вы вошли? – спросил пораженный Виктор. Такого спецэффеекта он не ожидал.
– Двери надо закрывать. Я тут круглосуточный караул установил, мне консьерж позвонил. Я ему третий день деньги плачу, чтобы он внимательно смотрел, не появится ли кто. А у нее телефоны не отвечают, я уже неделю звоню! Где Иванна, я вас спрашиваю?
– Не знаю, – пожал плечами Виктор.
В дверях переминался настороженный Лихтциндер, и по его лицу видно, что он очень жалеет о том, что в школе и институте учил английский, когда самое интересное происходит на немецком.
– А зачем вам Иванна? – спросил Виктор Александрович и поморщился. Как же с Морано разговаривать, если ничего о нем не понятно?
– Вы с ума сошли! – Генрик тяжело плюхнулся на стул и вытянул ноги в замшевых мокасинах на массажной шариковой подошве.
«Вот почему мы не услышали, как он вошел, – устало подумал Виктор. – Котяра на мягких лапах… Ишь, Иванну ему подавай…»
– Вы с ума сошли, – повторил Генрик. – Понятно? Зачем мне Иванна… У меня есть двадцать пять ответов на ваш вопрос. Или тридцать. Начиная с того, что она – внучка Эккерта, хотя я не уверен, понимаете ли вы, что это для меня означает. Кроме того, она – владелица огромной промышленной корпорации. У вас таких называют олигархами.
– Нет, – возразил Виктор, – слово «олигарх» означает несколько иное. Но вы продолжайте.
– Да ладно, – махнул рукой Морано, – не умничайте. У вас всех богатых и работящих людей называют олигархами. У вас и в чудовищной России тоже. Нигде больше такого нет… Вы, может, не знаете, но раз в неделю я ей обязательно звоню, а раз в месяц приезжаю. Она – мой босс, между прочим. К тому же Иванна должна подписать кое-какие бумаги. И, между прочим,
– Вы же вроде сами все подписываете, – удивился Виктор. – У вас ведь генеральная доверенность.
– Нет, не все, – неохотно пояснил Генрик. – На инвестиции свыше десяти миллионов право подписи есть только у нее. Так сложилось еще при Эккерте. Тогда, как вы понимаете, подобные суммы визировал он. И это оговорено в генеральной доверенности. Просто за время нашего с Иванной… сотрудничества потребность в ее подписи возникла впервые. Спрашивается, зачем я вам все рассказываю?
– И куда же такая инвестиция?
– Вопрос наглый, – прокомментировал Генрик. – Некорректный. Но я отвечу, пожалуйста. Речь идет о строительстве завода в Словакии. Фармацевтического. Вы получили ответ?
– И проплата пойдет через компанию «Иннал»?
У Генрика легонько дернулся глаз. Совсем чуть-чуть. Но Виктор заметил. И подумал: наверное, хорошо, что он сидит, а я стою. А за спиной стоит Лихтциндер. Скромный худой еврейский парень. Ему бы на скрипочке играть, а он двенадцать лет занимался джиуджитсу.
– А ведь заметьте, – сказал Виктор, – Иванна ничего не знает о компании «Иннал».
Чистый блеф!
– И я ничего не знаю о компании «Иннал», – пожал плечами Генрик и посмотрел на Виктора чистыми, как слеза, голубыми глазами.
– А об этом человеке что вы знаете? – спросил Виктор и вытащил снимок из внутреннего кармана джинсовой куртки.
Генрик смотрел на снимок. Виктор смотрел на багровеющую шею Генрика. Сзади дышал Лихтциндер. И пыльная солнечная тишина сгущалась, как кисель.
Иванна спала.
Я смотрел на нее спящую и думал, что она из тех, кто проводит через границу. Как их назвать, я не знаю. Пограничники – те, которые охраняют. Значит, проводники? Как-то неточно… Но очевидно, что меня она через границу перевела. Трудно сказать, куда я попал в результате, но из моего более-менее понятного мира она выдернула меня, как морковку. И если даже я вернусь в ту же самую географическую точку, будет ли это означать, что я вернулся назад? Спасибо, Иванна, твоими молитвами я перестал понимать главное – кто я и где я. Я не в состоянии сердиться на тебя за утрату собственной идентичности, но все-таки надо что-то делать. Не будем же мы до конца жизни сидеть в Каменке, ходить гулять в сосновый бор и есть Любины расстегаи?
Ладно, я не писатель. Это мне отсюда отчетливо видно. Но я могу что-то делать. Например, умею издавать газету, в состоянии с нуля собрать и запустить небольшой телеканал, могу, в конце концов, просто писать тексты – самые разные, умеренно глупые, чтобы шли на «ура». Пусть Киев нам заказан… Но ведь есть весь остальной мир! Или давно уже ничего нет, кроме этого острова свободы в мордовском лесу?
«Мера личной экзистенции, – говорил мне Троицкий, размахивая руками, – ее нужно осознать, и все такое…» Мне бы его проблемы.