Бедный маленький мир

Козлова Марина Валерьевна

«Счастья не будет, оставь ожиданье подросткам. Нынешний возраст подобен гаданию с воском…» Это Дима Быков написал. Хороший он все-таки поэт…

– Ты чего, Лешка? – спросила Иванна. – Что с тобой?

– Он ест, – сообщила Юся очевидный и видимый факт, – оставь мужика в покое.

– А почему с таким странным лицом?

Счастья не будет. Да, может, и правильно это.

* * *

Иванна проснулась в шесть утра, поцеловала в плечо спящего Лешку и побрела в душ. Долго стояла в полусне под теплыми струями, смотрела на

свой живот и вдруг вспомнила, как дедушка Эккерт утешал ее, десятилетнюю, когда она плакала однажды в ротонде.

К кому-то приехали родители, и такое вдруг на нее навалилось одиночество, такой маленькой и никому не нужной она почувствовала себя… А Дед нашел ее, поднял на руки и так ходил с ней взад-вперед по ротонде, говоря о том, что когда ему плохо – а ему бывает очень и очень плохо, и грустно, и страшно, – он представляет себе солнечное утро и цветущий луг до горизонта. Там жужжат шмели, летают стрекозы, скачут кузнечики, и каких только цветов нет на том лугу!

Сейчас, сквозь слезы и струи воды, Иванна попыталась увидеть перспективу цветущего луга – и не смогла. Не получилось.

Она кое-как вытерлась полотенцем, натянула футболку и джинсы и поняла, что немедленно умрет, если не позвонит Генрику. Пусть он ей расскажет то, что она боится знать. Да, пусть лучше расскажет, кого же она любила больше всех на свете. И продолжает любить, и плачет, когда вспоминает о нем. Об Эккерте, будь он неладен!

Иванна выудила из Лешкиного рюкзака свой телефон, включила его и нашла имя Генрика в телефонной книге. И пока стояла посреди кухни и смотрела на его телефон, тот позвонил сам.

– Слава богу! – заорал Генрик так, что у нее заложило ухо. – Вы где, фройляйн?

– В Москве, – ответила Иванна и услышала свой голос как бы со стороны – тихий, дрожащий, слабый какой-то.

Неужели для того, чтобы что-то получить, надо обязательно что-то потерять? Или все-таки есть другие варианты?

– Я в Москве, – повторила она. – Но мне нужно встретиться с вами. Срочно.

– Нет ничего проще, фройляйн, – с готовностью откликнулся Генрик. – Потому что в данный момент я пью кофе, смотрю в окно и наблюдаю изумительный рассвет над Кремлем.

Она приехала к нему в гостиницу. Морано ждал ее в абсолютно пустом в такое время ресторане, и на столе уже стояла корзинка с булочками, а еще на нем имелись джем, мед и кофе.

– Генрик, мы все оказались в очень сложной ситуации, – начала Иванна. И увидела в его глазах какое-то грустное разочарование.

– А ведь обещал… – вздохнул Генрик. – Ну и черт с ним!

– Кто обещал? Подождите, не перебивайте. Вы должны мне объяснить. Вы точно знаете. Для меня Дед был святым, но я не понимаю…

– Вы совершенно правы, – серьезно сказал Генрик. – Советую вам засыпать и просыпаться с такой мыслью. А я его подвел. И вас подвел. Простите меня великодушно.

Иванна перестала понимать своего управляющего окончательно и принялась машинально жевать булочку.

Генрик чего-то ждал от нее, двигал по столу салфетку в кольце.

–

Я понял, – наконец снова заговорил Морано, – вы не в курсе. Но это уже не важно. Я решил, что в любом случае расскажу вам все. А там – ваше дело.

Историю о трех миллионах Иванна выслушала, широко открыв глаза, и когда Генрик горестно умолк, сделала то, чего тот от нее никак не ожидал. Она обошла стол, поцеловала его в щеку и сказала:

– Забудем.

– Забудем? – не поверил своим ушам Морано.

– Конечно. Легко забудем. Это все ерунда.

Потрясенный Генрик замолчал. Молчал долго. Потом сказал:

– Десять баллов, – и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

– Но вы, – продолжила Иванна, – сейчас расскажете мне о том, кто такие белые мотыльки.

Его лицо окаменело. То есть больше не выражало ни одной из понятных Иванне эмоций. Просто замерло.

– Я не могу, – наконец выдавил он. – Если расскажу, меня, скорее всего, убьют. Хотя и не рассказать не могу… О господи!

– Делать нечего, – усмехнулась Иванна, – значит, нас убьют вместе.

– Вы не понимаете. – Генрик еле шевелил губами, от чего слова получались невнятными. – Вас не убьют. Вас не могут убить.

– Да ладно, – отмахнулась Иванна, – хватит вам, не нагнетайте.

– Вы не понимаете… – повторил Генрик.

– Да! – закричала Иванна и швырнула мятую салфетку на пол. – Не понимаю! Я ни хрена уже не понимаю! И меня окружают люди, о которых я ничего не понимаю! И события совершенно непонятные происходят! Как жить? Я вас спрашиваю! А, Генрик?

– Я расскажу, – торопливо сказал Морано, – только не волнуйтесь вы так.

* * *

У них была своя мифология. Из поколения в поколение они передавали фразу о том, что все есть проект и Господь Бог – продукт его. Не то чтобы открыто обсуждалось, но подразумевалось, что масштабный резонансный сценарий с участием целой римской провинции, с такими яркими персонажами (один Пилат чего стоит!) и с такой безупречной драматургией реализовали тоже они. Но на самом деле это была байка, исторический анекдот для своих, материал для всевозможных интерпретаций. Не было тогда никаких проектировщиков, они появились спустя пятьсот лет.

Когда Аниций Манлий Торкват Северин, молодой римский аристократ, предложил сотрудничество завоевателю Рима, королю остготов Теодориху Великому, король был весьма тронут, а молодой человек назначен сенатором, патрицием и консулом. Чуть позже он получил звание magister officiorum (организатор государственных и придворных церемоний), благодаря чему вошел в ближний круг короля. Стремительная и блестящая карьера с таким неоднозначным началом просто не могла не завершиться грандиозной неприятностью. Используя свое влияние, римский патриций защищал интересы римлян и жестко ставил на место остготских чиновников. А в конце концов был обвинен в государственной измене, провел два года в заключении в Павии и в 524 году казнен. Ну, варвары они были, остготы, не понимали тонкой римской души, что с них возьмешь…