Бедный маленький мир
Шрифт:
– Все телеканалы показали сегодня сюжет о встрече в аэропорту. Вы уехали в Киев из Борисполя на белом лимузине. Означает ли это, что вы сдались, наконец, и буржуазность победила ваши юношеские принципы?
Вопрос, страшно волнуясь, задала совсем молоденькая коротко стриженная журналистка. Она держала в руке маленький цифровой диктофон и смотрела на Давора с трепетом.
Алан сосредоточенно листал какой-то буклет и изо всех сил делал вид, что его тут нет.
– Если бы вы по какой-то причине не задали этот вопрос, –
Девушка робко улыбнулась.
– Предлагаю сделку! – крикнул с заднего ряда толстый бородатый парень в черном берете и в футболке с Че Геварой. – Мы с коллегами сейчас даем коллективную клятву ни под каким видом не задавать вопроса о творческих планах, а вы в обмен обещаете помиловать Алана.
– Да, это достойное предложение, – серьезно кивнул Давор, – и я, пожалуй, воспользуюсь моментом. Ты, Алан, теперь обязан вон тому молодому человеку… Как вас зовут?
– Дима.
– Ты обязан благородному человеку Диме жизнью. Сам подумай, в каких единицах должна исчисляться твоя благодарность. Не исключено, что в декалитрах.
Зал загудел и расслабился, раздались аплодисменты. И затем около получаса Давор привычно и особо не задумываясь отвечал на вопросы о жене и детях, о своей парижской студии звукозаписи, о коллективе, о мотоциклах и автомобилях. А еще о женщинах и о кризисе среднего возраста. О виноделии и кулинарии. И ни слова не было произнесено о творческих планах.
– Как зовут вашу скрипачку, которая была в аэропорту с кроликом?
– Бранка. Бранислава. Понравилась? Я ее должен замуж выдать. Но только в хорошие руки.
– Они все ваши ученики?
– Нет, просто хорошие, талантливые музыканты, я их по всей Европе собирал. У меня не может быть учеников, я очень плохой педагог. Когда меня не понимают, я реагирую неправильно. Совсем не так, как должен реагировать нормальный учитель.
– Вы злитесь?
– Нет, засыпаю. Я очень ленивый и не в состоянии объяснять что-то несколько раз. Подождите… Я вижу серьезную девушку, которая давно хочет меня о чем-то спросить. Пожалуйста, слушаю вас.
Девушка была и впрямь очень серьезной. Она даже не ответила на лично ей адресованную улыбку Давора. Зато его улыбка вызвала серию фотовспышек и тихий вздох женской части зала.
– Как вы делаете это? – спросила девушка.
– Это? – продолжая улыбаться, переспросил Давор.
Зал откровенно развеселился.
– Это, – твердо повторила девушка. – То, что вы делаете.
– Русский язык я знаю далеко не блестяще, – пожал плечами Давор, – и, возможно, не понял подтекста. Вот присутствующие думают, что поняли подтекст. А я не уверен. Но мне кажется, что для журналиста вы сформулировали вопрос… э-э… слишком абстрактно.
Девушка вздохнула.
– То, что
– Вы же знаете, что я вам не отвечу… – развел руками Давор. – Но не потому, что не хочу.
– Знаю, – кивнула странная журналистка. – Очень жаль.
– Я просто не знаю ответа.
Давор вдруг ощутил неловкость от того, что так нагло врет. Но он бы был сумасшедшим, если бы сейчас, в идиотском формате пресс-конференции, начал делиться своими настоящими соображениями по данному поводу. Конечно, это был бы уже разговор по существу, но он давно не понимал и не знал, с кем он в принципе мог бы поговорить по существу.
– Честно говоря, такой вопрос даже в голову мне не приходил, – продолжил он. – Но я буду об этом думать. Может, у меня появится какая-нибудь версия.
– И я буду думать, – наконец улыбнулась девушка. А Давор вдруг почувствовал, что устал как собака. Надо позвонить Санде, спохватился он. Да, надо, наконец, позвонить Санде…
Спустя час после пресс-конференции в курилке одного из национальных телеканалов задумчиво курили две журналистки.
– Ну и как тебе он? – со вздохом спросила свою подругу печальная длинноволосая барышня.
– Кто? Балканский гений? Конь с яйцами. – Подруга в сердцах пнула коленом кофейный автомат, и тот с тихим треском выдавил из себя пластиковый стаканчик.
– В хорошем смысле этого слова?
– В конкретном смысле. Знает, что все вокруг писаются от восторга, глядя на него, и его явно прет. Ну явно прет. Не люблю.
– А я, – сказала длинноволосая барышня, – вот честное слово, отдалась бы ему прямо в конференц-зале.
– Ну и дура.
Виктор Александрович отправил Иванну с Лешей в Киев, зашел в гости к пожилой женщине и тихому маленькому мальчику, к которым вернулась их пропажа. Эти двое были счастливы. И даром что Витта глухо молчит, много курит и смотрит внутрь себя, но зато ее можно потрогать, можно попытаться накормить ее куриным бульоном и бутербродиком, и главное, она теперь все время дома. Все время. Счастливый до обморока Даник гладил маму по волосам, заглядывал ей в глаза и засыпал, крепко прижавшись к ее боку.
– Это ты ее вернула, – сказал Виктор Иванне в аэропорту.
Иванна вертела в руках синие кожаные перчатки и в ответ только пожала плечами.
– Я прилечу завтра, – сообщил он. – Я пообещал Лиле и Илье хотя бы на вечер задержаться. Иванна! Может, тебе не следует пока возвращаться в Киев?
Иванна подняла на него глаза, которые за последние дни как-то посветлели до орехового оттенка, перестали быть темно-карими, отчего ее взгляд стал прозрачным и растерянным.