Бедный негр
Шрифт:
И случается так, что в историю вошел не Добрый Барчук Сесилио Алькорта, блестящий оратор, постигший в Европе тонкости дипломатии и политики, а Дичок Педро Мигель, прошедший вместе с народом школу труда, унижения и борьбы.
Образ Педро Мигеля интересен тем, что сложные перипетии внутренней борьбы, которыми наделяет своего героя писатель, в немалой мере отразили двойственность и противоречивость, характерные для мировоззрения самого автора. В этом убеждает и та удивительная настойчивость, с которой романист заставляет своего героя «перевоплощаться», и то, что социальные противоречия переносятся романистом из внешнего, фабульного плана в план внутренний, психологический. Они предстают
Педро Мигель растет в непосредственной близости к господскому дому, с обитателями которого у него завязывается своего рода дружба. Но удар хлыста по лицу пробуждает в нем ненависть к белым господам, мантуанцам: он сеет смуту среди невольников, подбивая их бежать в горы и встать на путь борьбы. Однако придет момент, и непокорный Дичок Педро Мигель превратится вдруг в исполнительного слугу мантуанцев, примерного управляющего имением еще недавно ненавистных Алькорта: это случается, когда Сесилио-младший открывает юноше тайну его происхождения. Ненависть вдруг сменяется в сердце Педро Мигеля симпатией и сочувствием к больному барчуку, желанием быть ему полезным. Остальное довершает его любовь к Луисане, и мы видим, как Педро Мигель отлично управляет имением Алькорта и теряет доверие негров.
Однако постепенно, наблюдая страшные условия жизни освобожденных, но по-прежнему работающих на чужой земле негров, он начинает испытывать угрызения совести, чувствуя свою сопричастность угнетению народа. Он идет на войну, чтобы вместе с неграми жечь усадьбы и плантации мантуанцев. Однако грозный Мститель не смог стать до конца последовательным борцом за свои идеалы. Вот он врывается в усадьбу Алькорта, чтобы, уничтожив ее обитателей, покончить с остатками тех чувств, которые связывали его с мантуанцами и отдаляли от народа. Он решительно ступает на галерею господского дома и, обнажив шпагу, заносит ее для смертельного удара, но в дверях появляется старый Сесилио, и наступает неожиданная развязка: вложив саблю в ножны и почтительно сняв шляпу, Педро Мигель входит в дом, где только что умер Добрый Барчук Сесилио-младший.
Трудный, мятущийся характер героя как нельзя лучше соответствовал замыслу романа, в котором, не давая никаких готовых решений, писатель выразил свое, во многом противоречивое отношение к революционной борьбе народа. В сложных перипетиях внутренней борьбы и колебаний героя отразились как в зеркале и сложность политической обстановки изображенной эпохи, и двойственность позиции романиста, колебавшегося между острым сочувствием угнетенному народу и неприятием вооруженной борьбы.
Весь художественный строй романа выражает противоборство социальных сил. Эта напряженность столкновения ощущается и в противоположности пластически выписанных романистом двух миров — плантаций, где в поте лица трудятся негры, и господской усадьбы, где ведут праздную жизнь мантуанцы, и в разногласиях внутри самих помещичьих гнезд. Начало этим разногласиям положила война за независимость, так как наиболее прогрессивная часть интеллигенции и просвещенные круги общества понимали правоту свободолюбивых устремлений народа. Борьба достигает своей кульминационной точки перед лицом нагрянувших революционных событий. Спор, который происходит в гостиной господского дома, это один из узловых моментов в развитии сюжета, когда многое проясняется и определяется — определяется через отношение к революционным событиям, к борьбе широких народных масс.
Для чванливого Антонио де Сеспедес, олицетворяющего звериную силу милитаризма, разгоревшаяся в стране гражданская война всего лишь смута, бесчинства
Когда же Антонио называет вождя федералистов Самору «простым поджигателем», лиценциат восклицает: «Поджигатель, ты сказал? Да ты должен назвать его божьим провидением. Ибо огонь появляется тогда, когда бог решает покончить со старым миром и сотворить новый, так сказал Сенека».
Эта мысль развивается и досказывается до конца Сесилио-младшим: «Совершенно верно. Такова демократия, рожденная в войне за независимость; грубой силой стремится она завоевать то, что когда-то было ей обещано, и тот, кто должен был выполнить это обещание, не сумел, не смог или не захотел этого сделать. Она грядет как неизбежность и как некая надежда — с факелом в одной руке, простирая другую к недоступному дару…
Под демократией я понимаю прекрасные человеческие возможности, которые заключены в поистине трагическом и величественном сердце народа. Вплоть до вчерашнего дня я был в рядах людей, ожидавших, что цивилисты претворят в жизнь эти животворные возможности; и если бы сегодня я мог еще питать какие-либо надежды, то, вероятно, возложил бы их на войну. В этой войне, которая будет самой жестокой, кровопролитной и разрушительной из всех войн, погибнут преходящие ценности и недолговечные человеческие жизни… Но в этой войне люди обретут самих себя, и это крайне важно для решения того великого вопроса, который мы порой с сомнением задаем себе: сможет или не сможет существовать далее эта страна?»
И разрешается этот спор лишь в перипетиях гражданской войны. Эпизоды войны даны романистом через восприятие мирных людей: и раскрытые в ужасе глаза ребенка, в жизнь которого ворвалась внезапно война, насилие, и эпическое спокойствие женщины, посылающей на войну последнего сына, и обезумевшая от горя мать, на глазах у которой убили ее детей, — все это походило бы на нагнетение ужасов, если бы не подчинялось определенной цели. Война — это всегда жестокость, но она неизбежна, — таков был вывод писателя.
Так что же гибнет и кто «обретает себя» в этой войне? Гальегос показывает, как на смену гуманизму ораторствующему, прекраснодушному гуманизму либерального барина, который открывает школу для чернокожих и отдает им в пользование пустырь, идет гуманизм воинствующий — он рождается в пламени, в жестокой борьбе. Порой кажется, что сам романист, отойдя в сторону, с затаенным страхом наблюдает разбушевавшуюся на страницах романа стихию народного гнева, драматический поединок непримиримых социальных сил.
Поражение Педро Мигеля предстает в романе как трагическая случайность: бандит Эль Мапанаре использует момент и берет верх. Такая концовка, безусловно, отражала определенную историческую правду, правду бесчисленных мятежей и переворотов, когда побеждало не правое дело, а находчивый авантюрист.
Однако чутье реалиста не позволяет писателю поставить на этом финальную точку, и повествование продолжается. Педро Мигель оправляется от ранения и покидает родные места, унося в сердце горечь и боль поражения. Но среди картин, прошедших перед его глазами за годы войны, картин боев и сражений, заслоняя собой все остальные события, вставала одна: «Его верный друг Хуан Коромото, который так надеялся на него и верил ему, вдруг рухнул с коня, схватившись руками за спину, куда нанесен был предательский удар. А ведь Хуан Коромото был бедным негром, каким был весь народ…